Кафка. Жизнь после смерти. Судьба наследия великого писателя

Ежегодно сотни исследователей, продолжал он, посещают Национальную библиотеку, чтобы изучать тысячи личных архивов еврейских писателей, которые там хранятся. Затем Хеллер выразил надежду, что документы Кафки, спасённые Бродом, скоро найдут себе среди них достойное место. Подтекст его аргументации был очевиден: Кафка, еврейский писатель, творивший на нееврейском языке, принадлежит еврейскому государству.

«Попытка изобразить Кафку еврейским писателем просто смешна, – однажды сказала мне Ева. – Он не любил своего еврейства. Он писал от сердца, изнутри. У него не было диалога с Богом». Но даже те, кто считает его еврейским писателем, сказала она, не могут юридически правильно вывести из этого следствие, согласно которому его литературное наследие должно храниться в каком-то «правильном месте». «Архивы Натана Альтермана находятся в Лондоне, архивы Иехуды Амихая – в Нью-Хейвене, – говорила она, вспоминая двух из самых любимых ею израильских поэтов. – По какому праву архив еврейского писателя должен храниться в Израиле?» Мне показалось, что по ходу речи она переключилась из режима «любовь» в «закон»⁴.

Конечно, Иехуда Амихай еще при жизни мог себе позволить роскошь решать, где должны были храниться его бумаги, а Брод больше не может рассказать нам о своих предпочтениях. Как известно, посмертное распоряжение литературным наследством (по-немецки Nachlasse) отличается от приобретения документов у живых авторов (Vorlasse). Но параллели со взглядами Хоффе можно проследить в самых разных случаях. Так, английский писатель Кингсли Эмис (1922–1995) однажды заметил, что у него не хватает терпения, чтобы следить за тем, чтобы рукописи британских авторов оставались в Великобритании. Он даже не беспокоился о вывозе из Англии своих собственных бумаг:

«Я продам любую из моих рукописей по самой высокой цене при условии, что претендент на обладание ею пользуется хорошей репутацией. Но при этом я не привязан какими-либо чувствами к стране происхождения этого претендента. Мне это кажется ничуть не более нелепым, чем, скажем, наличие большой коллекции картин Моне в британской галерее Тейт или, например, собрания произведений Роберта Грейвса (английского поэта и романиста) в Университете Буффало».

В 1969 году Эмис продал несколько ящиков своих рукописей Центру гуманитарных наук имени Гарри Рэнсома при Техасском университете⁵. Пятнадцать лет спустя он продал оставшуюся часть документов и права на все будущие работы Библиотеке Хантингтона в Сан-Марино, штат Калифорния (той самой, в которой хранится также одна из лучших в мире коллекций ранних изданий другого английского писателя – Шекспира).

За четыре дня до слушаний в Верховном суде в Иерусалиме парламент Германии предложил пример того, как европейские страны стремятся ограничить подобные сделки. 23 июня 2016 года Бундестаг принял спорный закон о защите культурного наследия, направленный на сохранение в Германии тех произведений, которые считаются «национальным достоянием» (а это, по определению, «национальные культурные ценности, имеющие исключительное значение для нации», утрата которых приведет к «значительным потерям»). «Германия как носитель культуры, – сказала министр культуры Моника Грюттерс, – обязана собирать и охранять свои культурные ценности». Грюттерс отвергла опасения в том, что этот закон будет использоваться для «национализации» произведений немецкого искусства и артефактов, принадлежащих частным лицам. «На мой взгляд, защита не есть экспроприация», – заявила она.

Не прошло и часа, как судья Рубинштейн завершил рассмотрение дела. Он и два его коллеги удалились в свои кабинеты.

Пока адвокаты в израильском зале судебных заседаний продолжали обсуждать, где заканчивается защита и начинается экспроприация, становилось ясно, что израильские попытки заявить права на Кафку как достояние Израиля основываются не только на утвердительных суждениях о его еврействе, но на попытках указать, кем он не является – то есть национальным достоянием Германии.