Кафка. Жизнь после смерти. Судьба наследия великого писателя

Время от времени двое молодых людей проводили время в кинотеатре или в кабаре Chat Noir («Чёрный кот»). Хотя разговаривали они исключительно на немецком языке, они понимали некоторые чешские слова, как, например, clobrdo («пацан»), и посмеивались над ними. Друзья наслаждались разговорами о новых показах стереоскопических изображений в устройствах, которые назывались Kaiserpanorama. По воскресеньям они часто встречались и вместе совершали однодневные поездки в Карлштейн, готический замок к юго-западу от Праги, где хранились чешские королевские регалии, священные реликвии и самые ценные документы государственного архива. Прогуливаясь среди парочек, совершавших променад по тенистым тропинкам Баумгартена, который называли пражским парком Пратер, Брод и Кафка обсуждали различия между романами и театральными постановками. При этом Кафка развлекал Брода, передразнивая походку других людей, гулявших по парку с тросточками. Молодые люди плавали в реке Молдау (Влтава) и валялись под каштанами после купаний в открытых пражских ваннах. «Мы с Кафкой придерживались странной веры в то, что человек не может покорить ландшафт до тех пор, пока не установит с ним физическую связь, поплавав в его текучих водах», – говорил Брод.

Когда Кафка и Брод приехали на озеро Маджоре, сообщает биограф Кафки Райнер Штах, то начали с плавания и, «стоя в воде, обнялись, что, наверное, выглядело довольно странно, особенно из-за разницы в росте». Два друга также вместе отдыхали в городке Рива на озере Гарда, что на границе Австрии и Италии; посетили дом Гёте в Веймаре; вместе останавливались в отеле Belvedere аи Lac в Лугано, Швейцария³. В 1909 году они посетили воздушное шоу, проходившее на лётном поле Монтикьяри в Брешии, на севере Италии. Они даже обменялись дневниками, которые вели во время поездок. Дважды они вместе приезжали в Париж: в октябре 1910 года и ещё раз в конце продолжительной летней поездки в 1911 году. Именно во время этого путешествия Кафка и Брод придумали новый вид путеводителя, который Брод предложил назвать Billig («По дешёвке»). «Франц был неутомим и получал ребяческое удовольствие от разработки всех принципов этого нового типа путеводителя – вплоть до мельчайших подробностей. Мы считали, что этот путеводитель сделает нас миллионерами». Девизом для этой серии книг были выбраны слова: «Ты просто попробуй».

Каким бы внимательным и заботливым ни был Брод, но и он иногда уставал от того, что называл «безысходностью Кафки». «Мне совершенно ясно, – пишет Брод в своем дневнике в 1911 году, – что… Кафка страдает от невроза навязчивых состояний». Но такие опасения не слишком мешали его растущему восхищению Кафкой. «Никогда в жизни, – писал Брод, – не был я настолько безмятежным, как во время недельного отпуска, проведённого с Кафкой. Все мои заботы, всё моё раздражение осталось в Праге. Мы превратились в весёлых ребятишек, мы придумывали самые диковинные, самые милые шутки. Мне очень повезло: я жил рядом с Кафкой и с наслаждением первым выслушивал его свежие идеи (и даже его ипохондрия казалась мне забавной и затейливой)».

Даже когда они расставались, Брод говорил, что «точно знал, что сказал бы Кафка в той или иной ситуации».

Даже когда они расставались, Брод говорил, что «точно знал, что сказал бы Кафка в той или иной ситуации». Когда Брод отдыхал без Кафки, он часто отправлял тому открытки. Так, однажды он послал Кафке открытку из Венеции с изображением Венеры, богини любви, работы Беллини. «Некоторое время, – пишет Райнер Штах, – Кафка даже подумывал начать новый личный дневник, посвящённый исключительно его взаимоотношениям с Бродом».

И всё же для всех были очевидны контрасты, существовавшие между двумя молодыми людьми: один из них был буйным экстравертом, другой оставался погруженным в себя. Брод, с его joie de vivre – жизнерадостностью – и избыточной энергией, всегда излучал энтузиазм и жизненную силу, наслаждаясь радостями человеческой жизни. Кафка был этого лишен. Брод, человек более светлого начала, не так сильно поглощённый своей персоной, казался свободным от неуверенности в себе, сопровождавшей безжалостный самоанализ Кафки. Если Кафка не мог себя заставить позаботиться о своих «мирских» успехах, то Брод, по словам Артура Шницлера, был «поглощён собственными амбициями и потому увлечённо нырял с головой в любые предоставляющиеся возможности».

«Я весь – литература, – писал Кафка в 1913 году, – и ничем иным не могу и не хочу быть… Все, что не относится к литературе, наводит на меня скуку».