Кайзер Вильгельм и его время. Последний германский император – символ поражения в Первой мировой войне

Даже известная уловка перекладывания вины на других не могла скрыть того очевидного факта, что немецкая игра идет не так, как надо. Шансы на локализацию войны уменьшались. Вильгельм считал участие Британии само собой разумеющимся. Моряки и солдаты никогда не испытывали иллюзий на этот счет. Но, учитывая, что девяносто пять дивизий должно было быть брошено против значительно меньшего числа французских и при этом войну на западе предстояло завершить за шесть недель, они не слишком тревожились, усилят ли шесть британских дивизий французский контингент или нет. Вильгельм яснее понимал, что может означать британская интервенция, – так же как и Бетман. В желании обеспечить нейтралитет Британии они хватались за любые доводы, якобы говорившие, что это может случиться, и приходили в крайне нервозное состояние, видя, что их надежды не оправдались. Вероятно, изначально они пребывали в состоянии нервозности, а не уверенного ожидания. Возможно, поэтому Бетман назвал договор, гарантировавший нейтралитет Бельгии, «клочком бумаги».

Лучше бы они в предшествующие годы уделяли больше внимания рассмотрению политических последствий германского стратегического планирования. Именно в это время фактор, который можно и должно было предвидеть, появился, чтобы обеспечить для Германии самую неблагоприятную из всех возможностей. Если первым намерением Бетмана была локализация войны на Балканах, то вторым – возложение на плечи России ответственности за разрастание конфликта. Да, Россия первой начала мобилизацию. Но ведь мобилизация не обязательно означает агрессию. Неумолимые требования германского военного графика заставили Бетмана призвать Санкт-Петербург остановить мобилизацию, объявить состояние военной опасности и, когда лимит времени истек, а ответа от русских не было, положить перед Вильгельмом приказ о начале всеобщей мобилизации в Германии. Этот приказ был подписан в 5 часов пополудни 1 августа на столе, сделанном из древесины «Виктории» Нельсона. Через некоторое время посол Германии в Санкт-Петербурге передал официальную декларацию об объявлении войны, тем самым приведя в действие положения франко-русского союза и освободив итальянцев от обязательств поддерживать двух других членов Тройственного союза. Желание солдат удостовериться, что австрийцы возьмут на себя атаку русских, перевесило цели политиков.

Но это еще не все. Стратегия немцев, заключавшаяся в атаке сначала на западе, предполагала, что или Франция объявит войну Германии, как только Россия вступит в войну, или (и это не будет иметь значения) Германия открыто проявит себя агрессором. Чтобы сделать затруднительное положение еще опаснее, план Шлиффена предусматривал проход немецких войск через Бельгию, которой будет предложено разрешить его, а в случае отказа она будет захвачена. Хотя Гогенлоэ, Бюлов и Бетман-Гольвег знали об этом, будучи канцлерами, никто из них не возражал. Единственное изменение – исключение прохода также через Голландию, главным образом чтобы Германия могла использовать голландский нейтралитет для подвоза припасов. В 1913 году Ягов, преемник Кидерлена на посту министра иностранных дел, указал Мольтке, что вторжение в Бельгию, безусловно, вовлечет Британию. Мольтке обещал обдумать вопрос и обсудить его с Генеральным штабом, однако, судя по всему, решил, что при отсутствии приемлемой альтернативы стратегическая выгода от нарушения нейтралитета Бельгии перевешивает любые политические или психологические недостатки. Кстати, когда французский и британский Генеральные штабы сами рассматривали вторжение в Бельгию, чтобы предвосхитить планы немцев (о которых знали), они не получили согласия своих политических хозяев. Более того, хотя французы мобилизовались 1 августа, военный министр, не упускавший из виду мнение британцев, приказал всем войскам держаться в десяти километрах от границы. Поскольку немцы не могли позволить себе ждать, они могли выбирать только между двумя альтернативами: объявить войну Франции или напасть на нее без объявления войны.