Вильгельм старел. У него начались проблемы со здоровьем. 3 июня 1941 года у него образовался тромб в легочной артерии. Бывший кайзер впал в кому и на следующее утро – в 11:30 – умер в присутствии супруги, дочери и трех внуков. Гитлер предложил устроить пышные государственные похороны в Берлине, однако Вильгельм оставил на этот счет четкие инструкции: если ему не удастся вернуться в Германию при жизни, его следует похоронить в Дорне. Службу провел пастор берлинского собора, который приезжал в Дорн каждый год, чтобы произнести проповедь по случаю дня рождения кайзера. Макензен прибыл снова во главе группы представителей старого порядка. В ней был адмирал Канарис, глава абвера и зачинщик заговора 1944 года. Один из бывших адъютантов Макензена командовал батальоном почетного караула, составленным из представителей трех частей вермахта. Фюрера представлял Зейсс-Инкварт, специальный уполномоченный голландских нацистов. Согласно инструкции Геббельса от 1933 года, немецкие газеты сообщили о кончине Вильгельма «одной колонкой в нижней половине первой полосы». «Вильгельм II – представитель системы, которая потерпела неудачу. Ему можно отдать должное – он желал лучшего. Но в этом мире ценится не намерение, а успех».
Спустя шесть лет вдова Вильгельма умерла в русском плену.
Глава 13
Границы морали
Бойню, которая имела место в 1914–1918 годах, иногда называют «войной кайзера». Этот термин справедливо, хотя и не намеренно, суммирует отношение к Вильгельму его англосаксонских современников: это был злобный человек, намеренно совершивший преступление против человечности. В предыдущих главах показано, что это мнение преувеличено и основано на слишком упрощенной версии фактов. Тем не менее вопрос «военной вины» Германии, если не лично Вильгельма, является фундаментальным для любого исследования периода и требует беспристрастного анализа.
Представление, в котором 13 миллионов человек было убито, потрясло весь мир, и с тех пор историки не перестают задавать вопросы и пытаться на них ответить: что пошло не так? кто виноват? Увы, прямого и однозначного ответа на них нет. Единственный ответ, который можно назвать и достаточно коротким, и более или менее справедливым, таков: система сбилась с пути, и виновато человеческое мышление. Война 1914–1918 годов показала пустоту предположения, сделанного ранее, относительно возможности разделения экономического развития от политического. По мере того как сообщение между удаленными друг от друга пунктами стало легче, а технические процессы производства – совершеннее, международный обмен товарами стал намного масштабнее и активнее. Появилось международное взаимозависимое сообщество без соответствующего политического института, необходимого, чтобы дать ему закон и порядок. Люди не желали приступить к чрезвычайно сложной работе по созданию таких институтов, оправдывая себя удобным и широко распространенным мнением, что политика и экономика – совершенно разные вещи.
Развивающиеся технологии постепенно открывали человеку возможности получения доходов и повышения благосостояния до уровня доселе неслыханного, оттого искушение стремиться к получению материальных благ становилось выше человеческой способности ему противостоять. Бесполезно думать, что люди могли обуздать себя и сказать: «Мы не станем развивать доступные для нас ресурсы, пока не сможем делать это в мире», даже если они были исключительно проницательны и могли распознать стоящий перед ними выбор. Не то чтобы преодоление государственных суверенитетов для достижения мирового порядка было простым шагом, даже если его необходимость была признана. Такими же тщетными были ожидания, что люди смогут четко соблюдать разделение между политической и экономической сферами. Даже если не считать социального влияния экономики, те, кто не мог добиться желаемых целей только экономическими действиями, не могли не обратиться за помощью к любому доступному источнику, включая самый мощный из всех – согласованную организацию для достижения общих целей, которую мы называем правительством. Когда борьба между членами автономных политических единиц стала нормальным положением дел, возросло искушение для правителей этих единиц использовать силу, если цели их граждан оказывались в опасности.