Кайзеры

Если бы даже в Германии полностью укрепился надежно обеспеченный конституционный строй, то подобная личность на тропе все равно самым нежелательным образом подрывала бы престиж монархии и оказывала бы очень неблагоприятное влияние на политику Германии. Однако Вильгельм II был решительно настроен лично осуществлять политическое руководство и назначать только тех советников, которые должны были предварительно дать клятву быть лишь послушными инструментами его монаршей воли. Это должно было повлечь за собой катастрофические последствия. Но почему же государственные деятели Германии не сумели предвидеть этот бредовый замысел и предотвратить его осуществление?

С самого начала отец и сын Бисмарки решили разыграть козырь, представившийся им в лице Вильгельма против его либеральных родителей. Так, в 1884 году Фридрих Вильгельм был до глубины души оскорблен, когда на празднование совершеннолетия великого князя Николая в Петербург во главе делегации с подачи Бисмарка поехал не он, а его незрелый сын. В 1886 Вильгельму было разрешено то, чего так никогда не добился его отец, — стажировка в министерстве иностранных дел. Это произошло под влиянием Герберта фон Бисмарка, сына канцлера, под сильное влияние которого попал Вильгельм. Ободренный таким ходом событий, он вступил в личную переписку с Александром III, поступок в нормальных условиях совершенно немыслимый. Позднее, когда на русский престол вступил «Ники», это явление приобрело зловещие и опасные формы.

Пропасть между Вильгельмом и его настроенными проанглийски и проеврейски родителями расширялась не только усилиями Бисмарка, свою роль сыграли здесь и патологические наклонности самого принца. Высшего пункта взаимная ненависть достигла тогда, когда сестра Вильгельма Виктория захотела выйти замуж за принца Александра фон Баттенберга, который, будучи правителем Болгарии, не давал покоя русскому царю и в 1886 был свергнут в результате организованного Россией переворота. Вильгельм, недолго думая, заявил, что «всадит этому проклятому полячишке пулю в лоб», если ничего другого не получится, то он «просто прибьет этого Баттенберга». Ненависть его к матери и к Англии еще более усилилась, когда в 1887 году стало известно, что у его отца рак гортани. Теперь свою английскую бабушку он презрительно называл «императрицей Индостана» и заявлял, что пора бы уж ей и помереть. Мать и сестру он называл «английской колонией», врачей, которые лечили отца, — «еврейской шайкой», «негодяями» и «отродьем сатаны», которые «до гробовой доски» заражены «расовой ненавистью» и «германофобией».

Когда умер Вильгельм I и на престол взошел смертельно больной император Фридрих, наследный принц писал о том, что испытывает «чувство глубокого стыда за падение ранее столь высокого и неприкосновенного престижа моего дома». «Самым страшным» казалось ему то, что «герб нашего рода запятнан, а империя загнана на край гибели английской принцессой, которая приходится мне матерью». По его мнению, не было и не могло быть предела ненависти к Англии, и он предостерегал: «Пусть Англия остерегается того времени, когда я смогу сказать свое слово». Когда после 99 мучительных дней своего правления умер отец, первым свершением нового императора стала акция, которую нельзя отнести к категории действий, присущих здоровому человеку: он приказал своим гвардейским гусарам фактически взять под арест в Новом дворце потрясенную горем мать якобы из опасений, что она переправит в Англию какие-нибудь документы.

Вступив 15 июня 1888 года на трон, Вильгельм, не особенно стесняя себя требованиями приличий, чуть ли не в тот же день отправился в разъезды, вначале в Россию, затем в Австрию и Италию, на следующий год в Грецию и Турцию. Затем он отправился в первое «Северное путешествие», ставшее затем ежегодным. В первые же недели произошел совершенно немыслимый инцидент с представителем английской королевской династии, который наряду с его отношениями с матерью надолго осложнил англо-германские отношения: германский император потребовал, чтобы на время его пребывания в Вене английский принц Эдвард, его дядя, покинул австрийскую столицу. В одной из своих первых речей он публично назвал наследника британского престола чуть ли не идиотом за то, что тот одобрил примирение между Францией и Германией. Германский император готов был скорее пожертвовать жизнью 42 миллионов немцев, чем отдать французам хотя бы один камень Эльзаса и Лотарингии.