Эшли пожимает плечами, изучая засохший отпечаток подошвы ее сапожка на плиточном полу.
– На самом деле, это не твоя вина.
– Я могла бы больше времени уделить обдумыванию того, как это шоу обходится с людьми, – произносит Рэйна.
Уилл задумчиво потирает подбородок.
– Интересно, – говорит он. – Многие люди стали знаменитыми благодаря этим шоу, сделали карьеру на участии в них… Может быть, это в большей степени дорога в два конца, чем мы привыкли думать?
– Скорее, это тупик, – возражает Руби. – Дескать, или прими это, или ты в пролете.
– Это шоу ломает судьбы людей, Уилл, – говорит Рэйна.
– Эшли, – произносит тот, – если б ты могла вернуться в прошлое, решила бы ты пойти в это шоу или нет? Может быть, ты предпочла бы остаться никому не известной и работать и дальше в магазине одежды?
– Но разве мы вообще становимся известными? – парирует Эшли. – Те «мы», которых мы типа как видим в Сети или по телику, или еще где, – это даже не мы.
Гретель кивает.
– Именно поэтому мы здесь, верно? Мы были сведены к фотографии, к нарезке аудио или к морали.
– Или типа как к пяти сотням разных мемов, – добавляет Эшли.
Уилл поворачивается к Рэйне.
– А что скажешь ты? Если б ты могла вернуться в прошлое, позвонила бы по этому номеру или нет?
– Не могу сказать, что не позвонила бы, – отвечает Рэйна.
– Какой смысл вообще спрашивать об этом? – фыркает Руби. – Мы не можем вернуться в прошлое.
– Да, – соглашается Бернис. – Может быть, нам вообще не следует играть с этой мыслью, если мы пытаемся принять случившееся и двигаться дальше. Что, если для кого-то из нас движение вперед включает в себя поиски хорошего в плохом? Или благодарность за то, как мы изменились? Это не значит, будто мы желали, чтобы это плохое произошло.
Дни складывались в недели. Мой кабинет был запрятан в пустом коридоре далеко от всех остальных, словно я была принцессой, спрятанной в башне посреди глухого леса. Когда я покидала кабинет, чтобы сходить в туалет или на кухню для персонала, никто не разговаривал со мной, хотя иногда стажеры или транскрипторы из тесной комнаты бросали на меня странные взгляды.
Задачи, которые не имели никакого отношения к настоящему шоу, были серией тестов, постоянно усложнявшихся. Заставить Линдси выглядеть ничтожной, заставить Тэмми выглядеть дерзкой, намекнуть, что Джорджия спит со всеми подряд, намекнуть, что у Мариссы не все дома. Каждый раз, когда Дэйв давал мне новую задачу, у меня возникало чувство, будто он хочет, чтобы я провалилась. Но Человечек любил вызовы. Человечек справлялся со всем этим.
Для меня само шоу было чем-то второстепенным. Половину дня я проводила в общественном транспорте, а вторую половину сидела в кабинете напротив Человечка, читая книги и наслаждаясь тем, что нахожусь не в закусочной. Я часто посматривала на часы, просто для того, чтобы подумать о подносах, которые мне не нужно разносить, о том, как у меня не болят ноги… но при этом прекрасно осознавая, что через три месяца я снова могу вернуться к работе официанткой. Я наслаждалась этим перерывом и обществом Человечка. Он любил офисные розыгрыши – стягивал пластиковыми ремешками колечки моих ножниц, заползал под мое кресло, чтобы нажать рычаг регулирования высоты, выпрыгивал из воздуховода прежде, чем я успевала осознать, что он там.
У меня было мало ожиданий и никакой конечной цели. Сам данный мне шанс казался таинственным и хрупким, словно башня в игре «Дженга», которая рассыплется, если я ткну не в тот блок. Быть может, у Джейка Джексона был какой-нибудь комплекс спасателя, какой бывает у богатых людей. Быть может, у него было обыкновение приезжать в пыльные городки, давать работу самой красивой девушке и смотреть, как она справится. Или как он справится – это тоже приходило мне в голову. Что касается Человечка – возможно, ему нужен был друг. Возможно, ему действительно нравилась эта работа – он все время говорил о телевидении, утверждал, что грядет золотая эпоха телевизора.
– Реалити-ТВ – не совсем высокое искусство, – заметила я как-то раз за обедом.
Человечек сидел, забросив ступни на край стола, но для того, чтобы это сделать, ему пришлось сползти вниз по сиденью. Бумажная тарелка занимала почти всю площадь его колен.
– «Звездная ночь» мне нравится ничуть не меньше, чем любому другому, но на нее можно смотреть только ограниченное время, – возразил он. – А я меняю реальность. Я меняю мысли людей.
– Хорошо, Ван Гог, – сказала я.
– Чересчур? – спросил он. Я пожала плечами.
– Но, наверное, хорошо иметь какой-нибудь талант.
– У тебя есть таланты.
– Например?
– Дотягиваться до высоких полок, – пошутил Человечек.
– Флиртовать за чаевые, – сказала я.
– Талант значит не так много, как полагают люди.
Ободрав корочку с треугольного сэндвича, я спросила:
– Почему ты делаешь это для меня? Со своими навыками ты мог бы получить работу в один миг. Ты мог бы получить работу наподобие этой. По сути, даже эту самую работу.
– Может быть, – сказал Человечек.