Как читать и понимать музей. Философия музея

Независимо от типа, советским музеям вменяется в обязанность организация так называемых «тематических выставок», отражающих взгляд на историю как борьбу социальных классов. Вот некоторые названия из списка выставок ГМИИ им. А. С. Пушкина этого периода: «Быт и труд крестьянина в произведениях западноевропейской и русской графики» (1925), «Освободительные движения XVI–XX веков в графике» (1928), «Женщина до и после революции» (1930), «Костюм и класс» (1932), «Классовая роль конного спорта в искусстве» (1932) (67).

Поиск новых средств для достижения пропагандистских задач, сформулированных властью, вывел так называемую авангардную музеологию за пределы традиционных границ музея. В результате появились проекты вроде «колхозной выставки», «музея на улице», «выставки-лавины», «музея-газеты», «агитавтомобиля», «передвижной инструктивно-показательной хаты-лаборатории» и пр. (68). Одни из новых форм оказались полностью дискредитированы своей абсолютной политической ангажированностью и вызывают сегодня лишь иронию, другие – органично востребованы современными культурными институциями.

Линия советской власти по созданию новой пролетарской культуры означала построение модели, полностью контролируемой и управляемой государством. Для этого одних только инструкций и регламентов было мало – требовалось самое радикальное «потрясение основ».

В экспозиции Третьяковской галереи Девочка перед картиной В. Васнецова «Иван-царевич на сером волке»

Черно-белая фотография Мартины Франк

«Революция сопровождается всегда <…> одним фактом <…> в конечном счете имеющим громадное историческое значение. Революция перегруппировывает предметы… Мы не должны бояться перегруппировок художественных ценностей. Мы не должны охранять художественные собрания в тех формах, в которых они существовали до революции… Если мы будем считать фетиш старых музеев разрушенным, если мы не будем идолопоклонствовать перед историческими традициями музеев <…> то мы найдем и материал, и методы для художественного строительства», – писал в 1920 г. Н. Г. Машковцев (1887–1962), сотрудник Третьяковской галереи и деятель российского Наркомпроса, в чью задачу входила организация музеев на местах (69).

Трудно сказать, следовало ли советское государство концепции сетевого управления музеями, зародившейся в наполеоновской империи, или оно самостоятельно пришло к этой идее. В любом случае, результатом стал беспримерный государственный передел музейных и частных коллекций. «Сегодня, – отмечает М. Б. Пиотровский, – бывшие эрмитажные картины составляют основу собраний европейского искусства множества российских и бывших советских музеев… Тем временем музею удалось добиться передачи ему коллекций небольших музеев и национализированных коллекций» (70).

Ряд решений советских властей в отношении музеев уже послевоенного времени представляются сегодня лишенным культурного смысла… или, наоборот, полным тайных замыслов. Это касается, например, пушкинских реликвий из собраний московских музеев, которые после их демонстрации на выставке в Историческом музее к 100-летию гибели поэта и – уже после войны – возвращения из эвакуации оказались целиком переданы в ленинградские собрания.

История советского музейного дела часто указывает на противоречия между публичными декларациями власти и реальной практикой. Вопреки объявленному намерению превратить музей в центр науки и просвещения, его регулярно использовали в целях массовой пропаганды: в «ударных компаниях по перевыборам в Советы, по поднятию урожайности, по антирелигиозной пропаганде, по госзаймам, по пропаганде пятилетнего плана, по осенней посевной компании и пр.» (71).

То же самое относится к государственной политике обращения с памятниками и произведениями искусства. Несмотря на существовавший с 1918 г. декрет Совнаркома «О запрещении вывоза и продажи за границу предметов особого художественного и исторического значения», ценности, накопленные Государственным музейным фондом, государство решает превратить в мощный рычаг «содействия индустриализации» (72). С государственного учета снимаются не менее 23 тысяч предметов и направляются в торговый оборот (73). Один только Государственный Эрмитаж безвозвратно теряет тысячи экспонатов, в том числе и совершенно уникальные. Некоторые из этих произведений в период Второй мировой войны были отобраны нацистами уже у новых владельцев для музея Гитлера в Линце. «Продажи были приостановлены только в 1932 г. после прямого и удачно организованного обращения будущего директора Эрмитажа Иосифа Абгаровича Орбели к Сталину» (74).