Как читать и понимать музей. Философия музея

Андре Мальро и Жаклин Кеннеди на презентации «Джоконды» в Национальной Галерее Вашингтона. Цветная фотография

8 января 1963

Можно ли представить, что в середине ХХ в. существовало соперничество двух политических систем и сверхдержав в музейной сфере? Отразился ли «американский вояж» «Моны Лизы» на желании советского руководства показать эту великую картину в Москве? Во всяком случае, у события, случившегося летом 1974 г., была своеобразная дипломатическая предыстория, описанная публицистом Ю. Н. Безелянским. По его сведениям, посол СССР во Франции С. В. Червоненко (1915–2003) направил в Москву шифровку, в которой сообщал, что «гостящая» в Японии «Мона Лиза» будет возвращаться домой самолетом и для дозаправки сделает остановку в Москве. Министр иностранных дел А. А. Громыко (1909–1989) доложил о желании видеть картину председателю Совета министров СССР А. Н. Косыгину (1904–1980), а тот – Л. И. Брежневу (1906–1982). Брежнев дал указание связаться с французским правительством и попросить разрешения на экспонирование картины в Москве (84).

С дистанции времени легко заметить: такое событие, как прибытие в Советский Союз шедевра мировой живописи, обрело характер государственного и стало служить источником коллективного внимания и гордости всего народа. Газеты описывали его как своего рода уникальное публичное действо. Из Японии в московский аэропорт «Шереметьево» картину доставил самолет японской авиакомпании «Джал». Это был специальный рейс: на борту 150-местного лайнера находилось всего 12 пассажиров – 11 экспертов и Генеральный директор Лувра Пьер Коньям (Pierre Quoniam, 1920–1992), который первым спустился с трапа. Рабочие в белых комбинезонах вынесли из самолета большой синий контейнер (его вес составлял 250 кг, он был защищен от огня и влаги, не тонул в воде). План перевозки до мелочей был продуман московской милицией и Госавтоинспекцией. В поездке картину сопровождал эскорт милицейских машин со звуковыми сигналами… Знакомство советских людей с подлинником великого мастера Возрождения началось…

В 1950–1970-х гг. в мире наступает эпоха больших международных художественных выставок. В Советском Союзе в качестве своего рода «витрины» для демонстрации образцов мирового искусства выступают ГМИИ им. А. С. Пушкина и Государственный Эрмитаж. Хотя все, что было связано с зарубежными контактами советских музеев, начиная от выделения необходимого количества железнодорожных вагонов для транспортировки экспонатов до публикаций репортажей на первых полосах партийных газет, решалось централизованно, и эти первые за советский период показы мировой музейной классики имели мощное общественное воздействие.

Очередь от метро «Кропоткинская» в ГМИИ им. А. С. Пушкина в период экспонирования «Джоконды». Черно-белая фотография. 1974

«Это были не простые выставки произведений искусства, – писал один из современников. – Чтобы попасть на них люди стояли в очередях по несколько часов – интерес был огромный: не только утоление голода, не только праздное любопытство, а осознанное стремление ощутить себя частицей мировой цивилизации, от которой долгие годы шло отлучение. Приходившая арбатская интеллигенция, студенты, рабочие, домохозяйки не просто отстраненно смотрели, они впервые знакомились с образцами западного искусства, спорили, оставляли записи в книге отзывов, желая ощутить себя уже свободными цивилизованными людьми» (85).

В Москве еще долго пересказывали эпизод, случившийся на открытии первой выставки работ Пикассо (Pablo Picasso, 1881–1973) в 1956 г. Писатель И. Г. Эренбург (1891–1967) вспоминал об этом так: «Толпа прорвала заграждение, каждый боялся, что его не пустят. Директор подбежал ко мне бледный: “Успокойте их, я боюсь, что начнется давка”. Я сказал в микрофон: “Товарищи, вы ждали этой выставки двадцать пять лет, подождите теперь спокойно двадцать пять минут”. Три тысячи человек рассмеялись, и порядок был восстановлен… Обычно церемонии мне кажутся скучными или смешными, но в тот день я волновался, как школьник. Мне дали ножницы, и мне казалось, что я разрежу сейчас не ленточку, а занавеску, за которой стоит Пабло» (86).