Читаем Kak_chitat_Platona_Professorskaya полностью

Итак, Платон считал, что знает истину, а мы, в свою очередь, можем знать истину о Платоне. Но вот может ли истина Платона иметь для нас не историческое, а непосредственное философское и жизненное значение? Здесь мы вновь сталкиваемся с вызовом релятивизма, полагающего, что историчность истины означает «несоизмеримость» представлений об истине в различные эпохи и невозможность восполнения истины в ходе истории. В своей книге Слезак не затрагивает этот вопрос напрямую, а упоминает лишь об общем вкладе Платона в историю мысли (более ясно на этот счёт высказывается Х.И.Кремер (Kramer, 1994. S.11), который хотя и считает, что реконструированная «тюбингенцами» теория принципов Платона совместима с основными направлениями современной западной философии, но, тем не менее, относит платоновскую философию к предыстории классической метафизики). Большую убеждённость в возможности актуализировать мысль Платона обнаруживает один из учеников Кремера — немецкий объективный идеалист Витторио Хёсле (Hosle, 1984; Hosle, 1996), воспринимающий платонизм через призму гегелевской философии, а также К. Альберт, считающий философию самостоятельной религией, в основании которой лежит «опыт бытия» как единства всего сущего (включая и того, кто переживает этот опыт)8.

В целом же можно говорить о некоем ренессансе платонизма (и в ещё большей степени аристотелизма), уже несколько десятилетий набирающем силу прежде всего в англоязычных странах и распространяющемся далее на европейский континент. Этот ренессанс охватывает практически все сферы философии — онтологию, философию природы и естествознания, теорию категорий, философскую психологию, этику9. Но что же побудило европейских и американских философов обратиться к античности? Ведь мы всегда связаны с прошлым через имеющуюся культурную традицию, а значит, и Платон с Аристотелем тоже никуда не исчезали с духовного горизонта современности. Обращение к античности путём «перескакивания» через предыдущие эпохи — признак духовного неблагополучия. В XX веке причиной такого неблагополучия стал кризис сциентизма, обещавшего построить всеохватывающее и единственно истинное мировоззрение на основе естественно-научного знания. Но по мере того, как сциентизм постепенно обнаруживал свою несостоятельность, философы стали всё больше обращаться к классикам мысли — Канту, Гегелю, Платону и Аристотелю — в поисках более прочного основания для построения нового мировоззрения. Понятно, что такое «осовременивание» Платона и Аристотеля, как правило, не является герменевтически строгим, поскольку отсекает не просто чуждые современному мышлению стороны их философии, но отрывает их от того мировоззрения, в котором их философия была укоренена. Это и есть та самая иллюзия «чистой» философии, возникающая на базе представления о «нейтральности» понятийного и теоретического аппарата философии, тогда как на самом деле понятия и теории не существуют вне лежащих в их основе мировоззренческих предпосылок. Так, современный конструктивизм в философии науки — это «обрубок» трансцендентальной философии Канта, лишившийся той последовательной рефлексии над собственными основаниями, которая составляла стержень кантовской мысли.

Истоки представлений о «чистой» философии и «нейтральном» разуме восходят к эпохе схоластики, когда западно-европейских богословов и философов перестаёт удовлетворять interpretatio Christiana античной философии: постепенно первенствующее значение в схоластике приобретает спекулятивный разум, а одновременно с этим в среде схоластов распространяется убеждение, что как раз античная философия (в первую очередь философия Аристотеля) и является «нейтральной», т. е. построенной исключительно на началах чистого разума. На Востоке же античная философия была прочно вплавлена в христианство через рефлексивное «использование» (xq^ou;), лежащее в основе interpretatio Christiana. При этом конфликт христианской веры и якобы нейтрального разума никогда не определял духовную и интеллектуальную историю Востока. Отцы и учителя Церкви были убеждены в том, что христианский разум превосходит античный, исправляя и восполняя его10.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе
Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе

«Тысячелетие спустя после арабского географа X в. Аль-Масуци, обескураженно назвавшего Кавказ "Горой языков" эксперты самого различного профиля все еще пытаются сосчитать и понять экзотическое разнообразие региона. В отличие от них, Дерлугьян — сам уроженец региона, работающий ныне в Америке, — преодолевает экзотизацию и последовательно вписывает Кавказ в мировой контекст. Аналитически точно используя взятые у Бурдье довольно широкие категории социального капитала и субпролетариата, он показывает, как именно взрывался демографический коктейль местной оппозиционной интеллигенции и необразованной активной молодежи, оставшейся вне системы, как рушилась власть советского Левиафана».

Георгий Дерлугьян

Культурология / История / Политика / Философия / Образование и наука