Как читать романы как профессор. Изящное исследование самой популярной литературной формы

Из творчества пары Ферри – Дилан мы можем сделать вывод, что слушание, как и чтение, явление расширительное. Рядовые поклонники жанра или исполнителя слышат в работе лишь один элемент; часто они слушают музыку только одного сорта. Апофеозом этой тенденции стало их возмущение, когда Дилан увлекся электромузыкой. С позиций сегодняшнего дня этот сдвиг кажется неизбежным, если мы вспомним, кто повлиял на Дилана и был его предшественниками, но тогда многие поклонники фолк-музыки пришли в смятение. С другой стороны, музыканты слушают всякую музыку. Правда, я не знаю, любит ли Ангус Янг Джорджа Гершвина, но не был бы шокирован, узнав, что это так. Оба пишут великие хуки. Ведь музыканты могут оценить музыку по достоинству, даже если она сильно отличается от того жанра, в котором работают они.

Так же и с писателями. Их интересы и вкусы зачастую куда ортодоксальнее, чем у среднестатистического читателя. Роберт Б. Паркер дает своему детективу фамилию «Спенсер» (Spenser), с буквой s в середине, в честь поэта, которого прочтет мало кто из читателей детективных романов. Это не делает «В поисках Рейчел Уоллес» современной переработкой спенсеровской «Королевы фей» (The Faerie Queene), хотя как раз именно в этом романе есть на нее аллюзия, но немного говорит нам о диапазоне потенциальных влияний на творчество Паркера. Более того, писатели соприкасаются со множеством произведений, которых никогда даже не читали, фрагменты, обрывки которых приходят к ним через те произведения, которые они прочли. И так они соприкасаются, соприкасаются, соприкасаются… Это поистине «всемирная паутина», сеть, существующая вечно, разговор живых с ушедшими и еще нерожденными.

Как такое возможно? Потом я расскажу подробнее, сейчас же ограничимся главным: существует только Одна История. Она всегда была, всегда есть, всегда та же и всегда новая. Каждый рассказ, стихотворение, пьеса, фильм, телевизионная реклама, политическая речь, в общем, все, что когда-нибудь рассказали, написали, вспомнили (не важно, насколько ясно), – элемент этой истории. Это значит, что литература, в широчайшем смысле этого понятия, представляет собой часть одной системы. О романах, которых вы не читали, рассказах, которых даже не слышали, вы можете очень много знать и даже испытывать на себе их влияние. Почему? Потому что произведения, которые вы прочли, упоминают непрочитанное и неуслышанное вами и пользуются всем этим. А бывает, что и авторы прочитанного вами не читали первоисточников. Но они с ними все равно соприкасались. Другими словами, литература есть система, опыт всего мира, передающийся через тысячелетия. Связи существуют везде, потому что все связано.

Вот здесь и нужен слух. Эти связи вы не столько видите, сколько слышите. Описываем мы эти связи в основном при помощи слов, обозначающих слуховое восприятие. Так, мы говорим об отзвуках Гомера в Вергилии или Остин в Хелен Филдинг. Вы можете увидеть отзвуки? Или ссылки, заявления, слухи, намеки (правда, и эти последние вы тоже вряд ли услышите). Я выступаю сейчас в поддержку процесса чтения с использованием внутреннего слуха, когда вы настраиваетесь на текст, вслушиваетесь в то, что он вам говорит, различаете звуки за главной мелодией. «В этом новом авторе детективов слышится что-то от Реймонда Чандлера», «На него сильно повлиял Томас Харди и совсем чуть-чуть – П. Г. Вудхаус». И это мне хотелось бы увидеть.

17 Очевидное – невероятное: найденыши и волхвы, полковники и мальчики-волшебники

К вашему сведению, я никогда не был ни полковником какой-либо южноамериканской армии, ни кокеткой викторианских времен, ни странствующим рыцарем, ни рабом на плоту, ни найденышем восемнадцатого века, ни жителем резервации индейцев чиппева, ни солдатом вьетнамской войны, ни учителем английского языка в греческой мужской школе. Если бы представилась возможность, я бы, наверное, стал южноамериканской кокеткой, сплавляющейся на плоту, но такого просто не могло быть. С другой стороны, читая то один, то другой роман, я побывал всеми этими людьми. Да, произнес он со злорадной ухмылкой, и притом сделаю это еще раз. И еще. Вот в чем одна из прелестей чтения.