Как читать романы как профессор. Изящное исследование самой популярной литературной формы

Они стремились заставить нас полюбить (или невзлюбить) героев. Диккенсу или Теккерею не было нужды особо тонко разрабатывать их. Даже мы от всей души переживаем за них. А уж тогдашние читатели реагировали на них как на членов своих семей (или на заклятых врагов). Герой – центровая фигура длиннющего сериала. Вспомните героев сериала «Даллас» Джей Ара и Бобби Юинга. Почему Сьюзан Луччи могла играть одну и ту же роль чуть ли не три сотни лет? Потому, что зрители интуитивно реагируют на ее героиню. В викторианские времена читатели писали романистам, делясь своими мыслями о книге, которую они в тот момент читали, и писатели прислушивались к ним. Теккерею говорили, что читателям хотелось «меньше Амелии», приторной, скучноватой девицы из «Ярмарки тщеславия», что им хочется, чтобы в романе «История Пенденниса» Лаура вышла замуж за Вашингтона (это несколько скандальное название всегда шокировало меня, ну да ладно). Ориентируясь на поклонников, авторы меняли сюжеты романов, иногда даже намеренно вызывали ту или иную реакцию; так, Булвер-Литтон дал Диккенсу знаменитый совет не делать концовку «Больших надежд» более логичной, то есть несчастной. А теперь вернемся к сериалу «Даллас»: зачем там чудесное воскрешение умершего Бобби Юинга? Чтобы зрители не расслаблялись.

Во всех этих случаях главное одно: читатели желают участвовать в романах. Желают? Нет, им это нужно. Серьезное отношение читателей девятнадцатого века к героям и их историям трогательно в своей наивности. Но ведь и в наши дни герои телевизионных сериалов иногда получают письма с излияниями любви и ненависти (последние приходят чаще), а к звездам мыльных опер относятся с любовью или яростью, которую заслуживают их герои, а не они сами. Из чего возникает эта потребность в участии? Думаю, из горячего желания, чтобы тебя унесли куда-нибудь далеко-далеко, а именно это и делают романы, если даже то место, куда они нас уносят, очень и очень похоже на наше собственное. Читатель где-нибудь в Дорсете или Уилтшире, может, и узнает пейзажи и примечательные здания Уэссекса, нарисованного Харди, может, и разглядит Дорчестер в его Кэстербридже, но место, где нелегко живется Тэсс или Джуду, почти не похоже ни на современное, ни на историческое место.

В Дублине Джойса есть реальные места с реальными названиями, и можно даже поместить на карту каждую историю и роман (некоторые так и делают, и притом не один раз). Те из нас, кто участвовал в научных конференциях, узнают, к своему ужасу, или, вероятнее, облегчению, что они не столь оживлены и не столь убоги, как в романах Дэвида Лоджа или Малкольма Брэдбери. Они близки к оригиналам лишь настолько, чтобы создалось ощущение узнаваемости, а далеки настолько, чтобы развлекать. Американская поэтесса Марианна Мур писала, что ее поэзия – «воображаемые сады с настоящими жабами». В случае романов настоящие (или потенциально настоящие) жабы – это герои, люди, на которых мы можем реагировать, к которым можем как-то относиться, принимать, отвергать, отождествлять себя с ними, страдать за них.

Иногда эти люди и их окружение довольно хорошо нам знакомы, как в случае с прозой Айрис Мёрдок. Секрет ее успеха в том, что почти все двадцать семь книг она написала по сравнительно простой формуле: взять совершенно типичных представителей привилегированного слоя – ученых-теоретиков (как она сама и ее муж, Джон Бейли), боссов телевидения, издателей, людей театра; поместить их в типичные обстоятельства – дача, особняк или дом в загородном квартале; добавить случайное происшествие – внезапное появление бывшего друга или совершенно незнакомого человека, случайную смерть, преступление, совершенное на глазах героев – и смотреть, что будет дальше. И мы смотрели. Многочисленные читатели всех ее произведений, начиная с самого первого, «Под сетью» (1954), до «Дилеммы Джексона» (1995), мирились с подчас избыточными философскими рассуждениями, от действительно наблюдательных до весьма мелких, лишь бы узнать, что будет дальше. Это был знакомый мир, потому что многие ее читатели были из класса, о котором она писала, по сути дела, жили или в «Мёрдокленде», как часто называли созданный ею мир, или в его иностранных эквивалентах. Почему? Потому, что она заставила нас верить в своих героев и хочет посмотреть, какой еще фортель они могут выкинуть.