Как читать романы как профессор. Изящное исследование самой популярной литературной формы

«Я хотел вместить все в одно предложение, между заглавной буквой и точкой», – говорил Фолкнер. Такая стилистическая бравада, а возможно, и высокомерие не всегда по вкусу читателям, и они могут спросить: «Почему он не может выразиться проще? Почему не может, как Хемингуэй?» Но нам понятно, что у мало-мальски хорошего романиста есть причина писать теми предложениями, которыми он пишет, а если говорить о простоте, то даже Хемингуэй не писал так, как Хемингуэй. Одна из радостей в жизни романиста – выстраивание энергичных, неистовых, величественных, невозможно понятных предложений. От Филдинга до Диккенса, от Харди до Джеймса и Пруста, от Фаулза до Бойла писатели забавляются фразами, а читатели получают от них удовольствие. Конечно, не всякий писатель повествует длинными, витиеватыми предложениями стиля барокко. О простоте разговор впереди. Теперь же начнем с основной посылки: роман без предложений не напишешь.

Более того, предложения говорят нам, что это за писатель и что за история, с которой мы имеем дело. Жесткие детективные романы, как у Роберта Б. Паркера или Рекса Стаута, знакомят нас не только со взглядами и психологией повествователя, но и с ритмом рассказывания. Остроумный, злоязычный Арчи Гудвин у Стаута часто говорит так, будто принадлежит совершенно другому, более таинственному миру, чем его культурный босс Ниро Вульф, любитель орхидей. С другой стороны, Арчи смело и легко общается и с представителями верхов, и с людьми дна, получает тумаки и угрозы, поэтому ему есть смысл хорошо знать проблемы городской жизни и быть крутым. Вот он появляется в первом романе о Вульфе, «Фер-де-ланс» («Острие копья»), 1934.

Мисс Барстоу пригласила меня на обед.

Она нравилась мне больше, чем когда-либо раньше. Минут десять или чуть больше я ждал ее в холле, который соединял солнечную веранду с другими апартаментами. Когда она ко мне присоединилась, она не была опечалена, и я понял почему: я не тянул миссис Барстоу за язык, чтобы добыть какой-нибудь материал, она сама преподнесла его мне на подносе, и в этом не было моей вины. Но многие ли в доме Сары Барстоу могли понять это? Почти все болезненно воспримут мое появление, даже понимая, что я этого не заслужил, но она не была огорчена. Она вступила в сделку и выполняла ее условия, не думая, сколько из-за этого ей выпало бессонных ночей и с какими ей пришлось столкнуться неудачами[36].

У Арчи определенно есть стиль. Он «всезнайка» 1930-х годов, уверенный в себе любитель жаргонных словечек, земной и прямой. Повторение слова «сердится» (sore) – три раза оно употребляется очень нестандартно, – выражения вроде «я не принуждал ее мать, она сама преподнесла мне все на блюдечке с голубой каемочкой» сразу рисуют нам тип героя, исторический период, тон, взгляд. Это речь современного, осознающего свою силу американца. Сам он не несет ерунды, но и его не обдуришь. Его предложения в этом отрывке говорят: «Я знаю людей» и «Я знаю себя». Может быть, он и не гений среди детективов, но это человек, с которым надо считаться.

Современный американский автор Т. Корагессан Бойл называет себя максималистом, отдавая предпочтение гиперинклюзивным, в ритме джаза, беззаботным, но не совсем бесконтрольно написанным предложениям. Они отражают его подход к повествованию вообще, которое должно знать – и охватывать – все, как в этом прелестном отрывке из «Дроп-Сити» (Drop City, 2003).