Реба пробовала щелкать хлыстом, и, конечно, Альфредо совал нос во все, а кот Кришна (Том Кришна, теперь его все так называли) вышел из своего кришнаитского уныния уже достаточно давно, чтобы показать навыки владения молотком и пилой, а девочки, все без исключения, как спасательная команда, распихивали вещи по коробкам – и все-таки было похоже, что Дроп-Сити не двигался с места до того момента, пока полиция округа не поехала по шоссе на своих машинках с мигающими мигалками и ревущими сиренами и с бульдозерами, сметающими все на своем пути.
Это предложение извивается и закручивается кольцами, как дым от сигарет, которые курят его герои, от псевдореалистических (
Вообще-то для романов это почти стандарт. Читая, мы обычно уже к концу страницы знаем, с какого рода стилистом имеем дело. Особенно когда на первой странице только одно предложение. Но чем дальше мы углубляемся в книгу, тем яснее нам становится стиль. Вернемся к Хемингуэю, раз уж я его здесь разбирал: он никогда не подводит. Предложения, которые вы видите в начальном абзаце, найдутся потом на каждой странице. Вот почти самый конец романа «Прощай, оружие!» (1929); новорожденный сын Фредерика Генри сразу же умирает, а вслед за ним уходит из жизни и его мать.
Только Кэтрин умрет. Вот чем все кончается. Смертью. Не знаешь даже, к чему все это. Не успеваешь узнать. Тебя просто швыряют в жизнь и говорят тебе правила, и в первый же раз, когда тебя застанут врасплох, тебя убьют. Или убьют ни за что, как Аймо. Или заразят сифилисом, как Ринальди. Но рано или поздно тебя убьют. В этом можешь быть уверен. Сиди и жди, и тебя убьют[37]
.