Все, о чем я здесь рассказываю, сплошной вымысел. Герои, которых я создаю, никогда не существовали за пределами моего воображения. Если до сих пор я делал вид, будто мне известны их сокровенные мысли и чувства, то лишь потому, что, усвоив в какой-то мере язык и «голос» эпохи, в которую происходит действие моего повествования, я аналогичным образом придерживаюсь и общепринятой тогда условности: романист стоит на втором месте после Господа Бога. Если он и не знает всего, то пытается делать вид, что знает. Но живу я в век Алена Роб-Грийе и Ролана Барта, а потому если это роман, то никак не роман в современном смысле слова.
И здесь убейся! Об стену, сорви с нее календарь из Sports Illustrated с красоткой в купальнике и смахни с полки сувенирную пивную кружку с морского курорта Саут-Падре.
Второе место не столь четко обозначено, однако начинается оно вот где: «Нет! Я говорю то, что есть. Вы не просто вонзили мне в грудь кинжал: вы еще с жестоким сладострастием принялись поворачивать его в ране».
Само по себе здесь ничего не может создать ощущения полета. Разве что начинает казаться, что где-то мы это уже читали. Правильно. И не так давно. Именно этот отрывок находится в самом начале последней главы, которая за миг до этого казалась лишней. Конец главы 60 похож на конец романа: там есть и маленький ребенок, и прощальное объятие, и (я не выдумываю) тысяча скрипок. И кому нужна еще одна глава? Ну хотя бы самому Фаулзу. Глава 61 предлагает другую концовку – никаких «никогда», никакой группы струнных инструментов. Автор прибегает к автоподмене, переводит часы на пятнадцать минут назад, чтобы создать другой вариант концовки, куда менее счастливый, но зато куда более соответствующий современным представлениям. И, когда некоторые студенты обнаруживают, что конец – это не конец, а впереди еще и вариант В, роман Фаулза снова расправляет крылья. Несомненно, для некоторых читателей дополнительная глава – и дополнительный вариант – становится настоящим подарком.
Открытие, что все романы – иллюзия, особенно если прочесть что-то надо срочно, может чуть ли не свести с ума. В определенной степени мы и так это знаем, правда ведь? Знаем же, что романы – это выдумка? А на самом деле они больше чем выдумка. Романы невозможны без их
Или вот: если повествователь претендует на всезнание в первых двенадцати главах, а потом
Если только это не игра. Если вы не прибегаете к условностям только для того, чтобы развенчать их: тогда будьте готовы к отрицательной реакции. Именно это и ставит в тупик студентов-читателей: а что, если он просто играет? Что, если он это несерьезно? Им, усердным труженикам (ведь обещал же профессор, что в этой книге что-то есть мистическое, загадочное…), кажется даже нечестным, что романист может играть, а не работать. Не только, конечно, из-за этого, но все-таки возникают сомнения насчет писательского ремесла вообще: если мы не можем доверять самому Фаулзу – а он использует приемы и способы традиционного романа, – как тогда доверять им всем?
Ну да, не можем. И что с того? Когда вы открываете роман, то уже знаете, что он выдуман. Разве иллюзии нужно быть «реальной»? Имеет ли смысл даже сам этот вопрос? И да и нет. Перед нами литературный эквивалент квантовой физики, где предположения могут быть одновременно и верными, и неверными, где волны и частицы накладываются друг на друга, а материя и энергия могут быть одним и тем же.
Добро пожаловать в метапрозу.