А в частной жизни, если верить утопистам, нас ожидают лишь идеалы мещанского благополучия и следование пресловутому «моральному кодексу коммунизма». Духовная жизнь, стремление к истине, если угодно, к Богу, познание окружающего мира с его сложностью и неоднозначностью, проблемы противоречивости и неоднозначности личности – все это отметается, отодвигается вглубь сцены, где вместо человеческих страстей, страдания, горя, но и настоящего счастья, пусть даже и минутного, – лишь некое пресно-сладенькое благополучное существование.
Во всех идеальных схемах, которые создавали писатели-утописты, философы и все те, кто претендовал на создание основ научного социализма, желаемое будущее общество представлялось неким бесконфликтным существованием. Тейяр де Шарден говорил о сверхжизни человечества, когда исчезнут расы, исчезнут классы, когда человечество сольется в некое единое целое вместе с Природой и Богом. И в таком окончательном единстве и будет состоять завершение мирового эволюционного процесса – конец истории, по терминологии Гегеля. Что бы ни возражали правоверные марксисты против подобного видения конца истории, но и Маркс тоже говорит о неком предельном состоянии, если угодно – финальном состоянии общества. В одной из своих лучших книг, в «Немецкой идеологии», он говорит о коммунизме как о некотором процессе, который будет завершен утверждением реального гуманизма, когда «свобода каждого будет обеспечивать свободу всех». На этом этапе общественной эволюции уже исчезнут классы, а вместе с ними и противоречия между людьми. Нет, в отличие от Тейяра де Шардена Маркс не говорит о полной бесконфликтности грядущей сверхжизни – противоречия останутся. Но это уже будут не конфликты между людьми, а противоречия Человека и Природы. Человеку еще предстоит, согласно Марксу, преодолевать и подчинять себе природные силы.
Значит, всем им, провидцам прошлых времен, будущее видится все-таки «золотым веком», своеобразным идеальным состоянием, которого человечество обязательно однажды достигнет – такова уж его судьба! И в этом финальном состоянии, в этом новом общем доме, утвердится некий общий порядок, будет ли он называться фаланстером, или казармой, или как-нибудь иначе. В этом общем доме люди будут одинаково равны в своих правах и обязанностях и одинаково свободны, а государство станет обеспечивать всем равно вкусную пищу и равно удобное жилье. И именно это унылое общество, лишенное внутренних стимулов к самосовершенствованию и самоорганизации, выдается всеми утопистами в качестве того идеала, к которому мы все должны стремиться и который нас неотвратимо ждет в будущем. На развилке Волоколамского и Ленинградского шоссе долгое время, до самого восемьдесят шестого года, висел лозунг «Коммунизм неотвратим»! Вот так!
Еще раз я хочу подчеркнуть, что лейтмотив, присущий всем тем, кто писал и размышлял о будущем устройстве общества, вовсе не случаен. Он не может не быть связанным с глубинными свойствами человека. Анализ такой связи – очень интересная и важная тема. Но ее подробное обсуждение нас уведет далеко в сторону.
Поиски альтернативы
Во второй половине прошлого века Соединенные Штаты Северной Америки были похожи на грохочущий вулкан. Энергия людей рвалась наружу. Стремительно развивалась промышленность, строились новые города, возникали финансовые империи, между двумя океанами пролегла первая железная дорога. Появились фантастически богатые люди. Но рядом росла нищета и обездоленность, неприкрытая и безжалостная эксплуатация одних другими, ужесточалась борьба между ними за свои права, за место под солнцем, прошли первые маевки. Одним словом, в те годы в Америке царил дикий молодой капитализм в своем самом неприкрытом обличье, тот самый капитализм, который видел и изучал Маркс и в котором сумел рассмотреть ростки будущих тенденций лишь один из самых талантливых последователей Маркса, Эдуард Бернштейн.
Всему этому был свидетелем и Беллами, автор книги «Через сто лет», коренной американец, житель Бостона, тогдашней интеллектуальной столицы Соединенных Штатов. Ему, как и многим его современникам, этот утверждающийся порядок жизни казался бесчеловечным и лишенным элементарной логики. Надо было искать новую структуру общественной организации. Этим и занялся Беллами. Он подобно любым утопистам попытался представить себе идеальный жизненный уклад, который хотел бы увидеть в своей стране. И то, что нарисованная им картина оказалась привлекательной не только для его сограждан, показывает успех книги в Америке и в Европе, где она тоже сделалась бестселлером. Можно думать, что Беллами правильно уловил общее настроение, и та «идеальная общественная конструкция», которая подробнейшим образом описывается в его книге, действительно отвечала чаяниям широкой массы читающей публики. Люди искали альтернативу, и Беллами предложил ее в той форме, которая отвечала их внутренним чаяниям. (Не то же ли самое случилось у нас в 1917 году?)
Каким же было это идеальное общество, этот грядущий рай, который автор назвал «золотым веком»?