Как далеко до завтрашнего дня… Свободные размышления 1917–1993. Вехи-2000. Заметки о русской интеллигенции кануна нового века

Однажды Олег принес статью Гейзенберга, в которой была фраза о том, что нельзя отделить исследователя от объекта исследований. Она повергла всех нас в шоковое состояние. Студенты отчаянно заспорили, ничего, конечно, не понимая в предмете спора. А преподаватель, который нам только что излагал формализм уравнения Шрёдингера или что-то в этом духе, как теперь я понимаю, тоже был поставлен в тупик таким утверждением одного из отцов квантовой механики. Он лишь повторил утверждение, которое тогда было стандартным: электрон всегда электрон, его свойства не зависят от наблюдателя, и то, что сказал Гейзенберг, есть сплошной идеализм, об этом не стоит размышлять. Мы с Олегом пытались протестовать, но безуспешно. Вопрос остался. И, что самое обидное, я не мог его даже четко формулировать.

Прошло много лет, отгремела война, мне самому пришлось читать некоторые разделы теоретической физики. Пришлось по необходимости вернуться к тому вопросу, который был связан со злополучной фразой Гейзенберга. Вот тогда-то я и понял то, о чем говорилось на предыдущих страницах. Выделение любого элемента всегда условно. Он всегда лишь часть целого – часть другой, более сложной системы, из которой его выделить иногда нельзя ни при каких обстоятельствах. Вот почему говорить о нем можно тоже только в сослагательном наклонении. Сам по себе электрон, электрон как таковой, не существует. (Впрочем, как и человек, – что понял еще великий Сеченов; человек существует только в единстве плоти, души и окружающей природы, как он говорил.)

Произнося слово «электрон», мы имеем в виду лишь вполне определенную интерпретацию некоего явления, это есть лишь словесное обозначение наблюдаемого явления, и раскрытие смысла термина «электрон» и есть задача науки! И она будет зависеть от наблюдателя. Электрон плюс наблюдатель, вооруженный камерой Вильсона, где мы видим след «электрона», как и всякой материальной частицы, – это одна система, а электрон и дифракционная решетка, где он ведет себя как волновой пакет, – некая другая система. И разделить, то есть выделить электрон как таковой, невозможно. А человек, наблюдая (всего лишь наблюдая) происходящее, уже одним этим вмешивается в протекающие процессы, меняет их ход; пусть в ничтожной степени, но меняет! И не поняв этого, человек не может проникнуть к тем силам природы, которые скрыты в недрах атома.

Все то, о чем говорилось, показывает, что основные парадигмы рационализма и, прежде всего, принцип стороннего наблюдателя, должны быть подвергнуты ревизии. Физика это подтвердила экспериментом. Без квантовой механики не было бы атомной бомбы. Значит, всё мы должны изучать «изнутри», с позиции участника событий, с учетом нашего воздействия и нашей ограниченности, рожденной «законами» саморазвития Универсума. И этот отказ от рационализма XVIII века (вернее, переход к новому рационализму) вовсе не означает потерю научности. Надо просто по-другому понимать смысл науки. Один из величайших мыслителей XX века Нильс Бор говорил о том, что никакое по-настоящему сложное явление нельзя описать с помощью одного языка. Необходима множественность ракурсов рассмотрения одного и того же явления. Мне эту мысль хочется выразить несколько по-другому. Для того чтобы человек имел нужное понимание (понимание, а не знание, – что совсем не одно и то же), ему необходим некий голографический портрет явления. А его могут дать только различные интерпретации. В построении таких интерпретаций на основе эмпирических данных (а значит, и согласных с ними) и состоит основная задача современной науки (и не только квантовой физики). А вовсе не приближение к мифической «абсолютной истине», как полагал Гегель и, вслед за ним, теоретики диалектического материализма.

Но то, на что нам указала физика XX века, имеет место и в гуманитарных науках. Новые знания, усвоенная догма – все это меняет сознание, а следовательно, действия людей. Что, в свою очередь, означает и изменение хода исторического процесса. Человек, изучающий историю, делающий какие-то выводы, неизбежно вмешивается в саму историю. Этот факт нельзя игнорировать. Фраза Гейзенберга превращается в принцип – принцип неразделимости исследователя и объекта исследования. И надо учиться жить в этом странном относительном мире и извлекать из него ту информацию, которая помогает людям в нем существовать. Без чего они просто не смогут выжить.

Вот таким образом я и начал однажды относиться к науке.