Как это было

Летом девятнадцатого он должен был заменить Фурманова в чапаевской дивизии, но пока добирался к месту назначения, Чапаев погиб. Окончание гражданской войны застало Семена Борисовича на посту комиссара Балтийского флота.

Мы мало общались с этими взрослыми, много испытавшими и занимавшими прежде значительные должности партийными товарищами. Жуковского избрали представителем от студентов химического факультета в ректорат МВТУ, на сходках он выступал от нашего имени, был нашим лидером. Для нас это была фигура героическая, недоступная, овеянный легендами человек из иного, не нашего мира.

В 25-ом году, когда Жуковский перешел на четвертый курс, его вызвал к себе Микоян и сказал, что сейчас не до учебников, есть большая нужда в культурных и верных партии, проверенных людях для работы за границей; председателю ВСНХ Пятакову требуется представитель его ведомства в Берлине. «Нам нужен большевик-биржевик, продолжал Микоян. - И мы рекомендуем тебя. Нужна валюта для развития народного хозяйства. Дело это тонкое, изучишь его и будешь действовать». Жуковский оставил учебу и с женой и годовалым ребенком отправился в Берлин.

Перед его отъездом друзья студенты «старшего поколения» Михаил Питковский, Гайк Овакимян, Шахмурадов устроили ему проводы. (Все трое в тридцатые годы занимали очень ответственные посты, они не избежали участи многих, а Питковский и Шахмурадов - расстреляны.) были арестованы,

Проводы решили устроить в ресторане на крыше дома Нерензее, что в Большом Гнездниковском переулке. Когда обсуждали кого пригласить, Жуковский предложил разбавить чисто мужскую компанию. Так в шикарном нэповском ресторане оказалась я со своей подругой Олей Баевой.

При свете цветных фонариков, в окружении разодетых женщин мы выглядели настоящими золушками. И хотя были польщены, что именно нас пригласили на проводы Жуковского, чувствовали себя скованно: не знали, что говорить и как вести себя. Однако скучно не было, да И ужин оказался очень вкусным.

Когда пришло время расходиться, один из «взрослых» пошел провожать Олю, а Жуковский меня, так как ему было по дороге.

Стояла теплая июньская ночь. Мы долго бродили по бульварам и только около двух часов ночи распрощались у моих дверей. Ни он, ни я не ведали, какое место займем в жизни друг друга.

 

Летом 28-го года меня и Олю Баеву включили в группу студентов, которая отправилась на экскурсию по Кавказскому побережью.

До Туапсе мы доехали поездом, а оттуда пешком с остановками на турбазах должны были дойти до Гагр. Путь наш лежал через Сочи, а там в это время в санатории Совнаркома отдыхал наш Яша. Я предложила навестить его, и мы всей группой отправились к нему.

- Вы ведь все из МВТУ, - сказал он. А знаете ли вы, что здесь отдыхает ваш ректор Николай Петрович Горбунов? Я сейчас его найду и приведу сюда.

Горбунов был в отличном расположении духа, приветлив, шутил с нами, а потом вызвался показать окрестные красоты.

Большого движения на дорогах тогда еще не было. Едем неспеща в открытой машине, непринужденно беседуем со своим ректором и вдруг замечаем на шоссе птенца.

Николай Петрович сразу остановил машину.

Он взял птенца в руки, объяснил нам, что эта птица - кобчик, из семейства соколиных. Мы удивились его осведомленности.

Мне тоже захотелось подержать маленького хищника. Только я протянула к нему руку, он впился когтем в мою ладонь, а коготь был загнутым. Пришлось Николаю Петровичу выдернуть его.

Птенца отнесли в сторону от дороги, чтобы не попал под колеса, посадили B чаще на ветку, а у меня остался на всю жизнь шрам - память о встрече с прекрасным человеком. Было Горбунову в ту пору всего 36 лет! В 37-ом году и он стал жертвой Сталина, был расстрелян, а в пятидесятые посмертно реабилитирован...

 

Пока жива была мама, в день моего рождения (27 февраля) всегда пекли пироги, готовили вкусный ужин, приглашали гостей. Запомнился день моего двадцатилетия. Пригласили товарищей-студентов, пришел папа и кое-кто из родных. Все как всегда, но неожиданным подарком для всех стал приезд Корнея Ивановича Чуковского. Еще перед революцией, когда он и папа были молодыми журналистами, они часто встречались, мы бывали у Чуковских в Куоккале. Позднее, когда Корней Иванович приезжал в Москву, он непременно останавливался у Ящи - в Доме на набережной. Счастливый случай: мой день рождения как раз совпал с пребыванием Корнея Ивановича в Москве. Еще днем он прислал нам целый куст белой сирени с милой, смешной запиской четверостишием.

А потом приехал и сам, весь вечер он был центром веселья. Помню, что прочел нам свое новое, еще нигде не напечатанное детское стихотворение «Лягушки и черепаха».