Читаем Как говорить правильно: Заметки о культуре русской речи полностью

Те взаимозаменяемые слова, о которых пока шла речь, принадлежат к так называемой нейтральной лексике русского литературного языка.

<p><strong>ОБ ЭЛЕКТРОПОЕЗДАХ И ЭЛЕКТРИЧКАХ</strong></p>

Третий и, вероятно, самый большой разряд лексических «рядов», состоящих из взаимозаменяемых слов, сложился в русском литературном языке в итоге развития стилистических групп и противопоставления их нейтральной лексике.

В самом деле, один и тот же предмет, одно и то же явление может быть обозначено словами, вошедшими в различные стилистические группы: очи, глаза и глазки; окулист, глазной врач и глазник; учение и учеба; гардероб, раздевальня и раздевалка; провозглашать и выкрикивать; иметь место и существовать; ожидать и ждать; направиться и пойти; акустические и звуковые; адекватный и точно соответствующий; ратификация и утверждение и т. д.

Конечно, все слова одного «ряда» не обязательно должны быть одинаковыми по значению. Это значит, что, скажем, слово учение может выражать и такое понятие, которое очень далеко от смысла слова учеба. Но не это для нас сейчас важно. Для нас важно то, что, по крайней мере, одно значение во всех (двух, трех и более) взаимозаменяемых словах оказывается общим, почти одинаковым, почему слова и употребляются для называния одного и того же предмета (явления). Именно наличие такого близкого, почти совпадающего значения в разных словах делает их «соперниками» в речи, вызывает необходимость делать выбор одного из нескольких.

Но почему же нельзя безразлично для точности высказывания употреблять такие слова, если они обозначают один и тот же предмет (явление)? Потому, что они подчеркивают, выделяют, оттеняют в предмете различные его стороны, признаки, потому что они выражают различия в отношении к одному и тому же предмету, связанные, в частности, и с точкой зрения на вещи.

В разговорной речи в ходу просторечное название электропоезда — электричка. Конечно, и слово электропоезд и слово электричка обозначают один и тот же предмет действительности. Но обозначают по-разному. В слове электричка исчезает профессиональное отношение к предмету, зато ясно выступает повседневно-бытовое, обиходное отношение. Понятно, что в научно-техническую статью об устройстве и эксплуатации электропоездов слово электричка не может быть введено, а если бы это случилось, то нарушило бы точность и уместность речи.

Не вызываемая необходимостью, не мотивированная взаимозамена слов из числа здесь описанных обычно возникает между нейтральной лексикой и одной из стилистически отмеченных групп слов. Иначе говоря, обычно нейтральное слово заменяется, без достаточного к тому основания, канцелярски-деловым, диалектным, устарелым, просторечным и т. д. Случаи взаимозамены слов, принадлежащих к разным стилистическим группам, очень редки.

<p><strong>РУССКИЙ ЯЗЫК ВЕЛИК И МОГУЧ</strong></p><p><strong>О РЕЧЕВОМ БОГАТСТВЕ И РЕЧЕВОЙ БЕДНОСТИ</strong></p>

Кому из читателей не известны определения, прилагаемые к словам «язык» и «речь». Все мы соглашаемся, что речь Пушкина, Гоголя, Тургенева, Л. Толстого, Чехова, М. Горького, Шолохова, Паустовского, Маяковского, Блока, Твардовского богата и разнообразна. И все мы знаем, как бедна иной раз оказывается наша собственная речь или речь газетной статьи, учебника, доклада на очередном собрании, ученического сочинения, производственной инструкции, а нередко — и романа, и повести, и лирического стихотворения.

Но что же стоит за определениями «богатая» и «бедная», когда они прилагаются к словам «речь» и «язык»? Ответить на этот вопрос нам помогут две цифры. В сочинениях А. С. Пушкина было употреблено около 21 000 разных слов. Для сравнения: хорошо образованный человек нашего времени применяет 6000—9000 разных слов. Сопоставление этих двух цифр позволяет увидеть главный источник речевого богатства: чем больше слов находится в распоряжении отдельного человека, тем богаче его речь, тем свободнее и полнее выражает он свои мысли, чувства, настроения и желания, тем реже (в среднем) он повторяет одни и те же слова, тем точнее выражает сложные и тонкие оттенки мысли.

Но дело, конечно, не только в словах самих по себе, но и в их значениях, и в формах морфологии и синтаксиса, и в интонации. Чем лучше все это известно говорящему и пишущему, чем больше разных языковых единиц и явлений введено в речь, тем она богаче и разнообразнее. В противном же случае, т. е. когда явления языка известны плохо, когда активный их запас меньше некоторой нормы, возникает речевое однообразие, монотонность, бедность. Говорящий или пишущий не может в таком случае избавиться от назойливого мелькания одних и тех же слов и оборотов, речь лишается элементов новизны, все в ней заранее известно читателю или слушателю. Она скучна, неинтересна.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Агония и возрождение романтизма
Агония и возрождение романтизма

Романтизм в русской литературе, вопреки тезисам школьной программы, – явление, которое вовсе не исчерпывается художественными опытами начала XIX века. Михаил Вайскопф – израильский славист и автор исследования «Влюбленный демиург», послужившего итоговым стимулом для этой книги, – видит в романтике непреходящую основу русской культуры, ее гибельный и вместе с тем живительный метафизический опыт. Его новая книга охватывает столетний период с конца романтического золотого века в 1840-х до 1940-х годов, когда катастрофы XX века оборвали жизни и литературные судьбы последних русских романтиков в широком диапазоне от Булгакова до Мандельштама. Первая часть работы сфокусирована на анализе литературной ситуации первой половины XIX столетия, вторая посвящена творчеству Афанасия Фета, третья изучает различные модификации романтизма в предсоветские и советские годы, а четвертая предлагает по-новому посмотреть на довоенное творчество Владимира Набокова. Приложением к книге служит «Пропащая грамота» – семь небольших рассказов и стилизаций, написанных автором.

Михаил Яковлевич Вайскопф

Языкознание, иностранные языки