Как я чуть не уничтожил соседнюю галактику

Гиансар и другие пошли наверх, Сиррах направо, а я налево. Я прокрался, тихо и быстро, в гостиную, взял мамин журнал со столика, поджег его и поднес к занавеске. Было страшно, когда огонь охватил ее. Потом я так же тихо пробрался обратно, и уже громким шагом подошел к столовой и позвал всех в папин кабинет. Когда мы подошли к лестнице, кто-то сказал, что чувствует запах дыма. Потом мы услышали треск. Девочка из экспедиции пошла посмотреть и завизжала. Мы все побежали вниз и увидели охваченную огнем и дымом гостиную. Видимо, благодаря ветру огонь быстро распространялся, это было очень страшно. Тушить самим уже было бесполезно. Снова кто-то завизжал. Мы стали звать тех, кто наверху. Они спустились, и некоторые тоже стали кричать. Я думал, как это у других людей получается выражать так явно свои эмоции? Сам я будто выпал из реальности.

Все мы вышли из дома, и кто-то стал вызывать пожарных.

Мне не было стыдно. Я знал, что все мы успеем выбежать, и что никто не пострадает. Но я не ожидал, что огонь будет так быстр. И что от него такой жар. За порченное имущество мне тоже не было стыдно. Я бы не стал поджигать дом нищего, который всю жизнь копил на него. Моему же папе ничего не стоило обустроить заново пару комнат. Тем не менее, мне было страшно. Мне хотелось, чтобы Гиансар взял меня за руку, но в нашем возрасте так запрещено делать. Тем более, он был занят. Он ходил около дома и звал Андромеду.

В скором времени приехали пожарные и скорая помощь, а родители стали забирать детей.

Моя цель была достигнута.

* * *

В пожаре пострадали только гостиная и внешняя стена дома. Гиансар нашел Андромеду. Она осталась жива потому, что животные реагируют на опасность проворнее, чем люди. Я не понес никаких убытков, кроме потерянных на страх часов. Никто даже не подозревал меня. Пока папа разбирался с пожарными и говорил с важными людьми по телефону, Кассиопея пришла, чтобы убедиться, что с нами все в порядке. Мама подошла и сказала, что муравейник под окнами опустел. Она очень обрадовалась.

Когда пожарные ушли, папа все еще говорил по телефону, и я надеялся, что сегодня он не спросит о том, как произошел пожар. Но стоило нам направиться к себе в комнату, как папа преградил нам дорогу и усадил на диван. Он спросил:

— И кто же у нас здесь зачинщик?

Я мог расслабиться, потому что знал, что Гиансар что-нибудь придумает.

Пока другие дети еще не разъехались, мы думали о том, что сказать взрослым (я только делал вид, что думал вместе со всеми). Кто-то предложил сказать, что у нас упали зажженные свечи с торта, пока мы несли его имениннику. Мне эта идея понравилась, и я думал, что Гиансар ею воспользуется.

— Мы ходили курить за домом, и, наверное, искра сигареты попала на занавеску, и она загорелась. Я даже видел, как занавеска вырвалась из окна и задела сигарету. Мы сами не видели, как зарождалось пламя, но я думаю, было так.

Мне стало очень жарко. Я испугался его слов даже больше, чем огня. Я знал, что детям нельзя курить. Когда взрослые об этом узнают, они становятся злыми и придумывают наказания. Папа на меня никогда не злился, но он постоянно уничтожал своих конкурентов по работе, и я боялся того, что он может сделать со мной в гневе.

Я посмотрел на Гиансара, потому что предположил, что он сошел с ума. Он закусил губу (она стала почти белой) и смотрел на папу. Я не мог его понять. Мне всегда казалось, что на Гиансара можно положиться. Мне захотелось оказаться в своей комнате, чтобы не сидеть рядом с ним и не ждать папиного вердикта.

Папа сначала молчал, вглядывался нам в лица. Потом хмыкнул (высокомерно). Потом сказал:

— А что скажешь ты, Кастор?

Я ничего не сказал. Папа спросил меня еще несколько раз. Глаза его потемнели с сахара до сухого тростника. Гиансар пытался сказать что-то еще, но папа велел ему помолчать. Я так и не придумал, что ответить. Папа сказал идти по комнатам, и что он разберется с нами завтра. «Насладитесь ожиданием», сказал отрицательный герой одного фильма, решая, как убить врага.

Я думал, в комнате Гиансар объяснит, почему он сказал правду. Но он только спросил:

— Сильно расстроился?

Я не знал, про какое событие он спрашивает. Скорее всего, он говорил про случай с пожаром. Я покачал головой. Если он даже спрашивал про случай, из-за которого я сильно расстроился, то эмоции мои были не сильными. Я же не плакал, а именно слезы являются критерием сильного расстройства. Насколько я мог судить.

Еще Гиансар сказал:

— Я думаю, ты все правильно делал.

Я был в недоумении, и мне опять стало жарко. Неужели Гиансар узнал, что это я подстроил пожар? Или он имел ввиду, что я правильно делал, что молчал? Он продолжил:

— Мебсута точно захочет с тобой встречаться.

Я надеялся, что нет. Я не понимал, как он мог проникнуть в ее мысли и сделать такое заключение. Но главное, я не понимал, почему он говорил об этом, когда мы должны были обсуждать пожар. Гиансар постучал меня по плечу и ушел спать.

Я тоже скоро лег в кровать. Я лежал и думал, что, наверное, сегодня я сделал что-то неправильно.

* * *