Как я изобретал мир

Чтобы включить и себя самого в вышеизложенную характеристику, хочу только заметить, что я обладал большей частью всех плохих и хороших качеств моих трех братьев, но их внешнее проявление, обусловленное особенным жизненным путем, было существенно оттеснено на задний план. Моим глубочайшим стремлением всегда было выполнение своего долга и принесение пользы. Признание хотя и доставляло мне удовольствие, но мне никогда не нравилось выглядеть выскочкой или становиться предметом всеобщих оваций. Возможно, мое постоянное стремление «больше быть, чем казаться» и желание оценки моих заслуг прежде всего другими людьми является лишь особой формой тщеславия. На этих страницах я постараюсь по возможности от него воздержаться.

Глава 5 Российские предприятия

1852 год принес с собой решающие перемены в моей как личной, так и деловой жизни.

В начале года я отправился в первое путешествие по России. Деловые связи моей фирмы с российским правительством были установлены еще в 1849 году графом Людерсом[116], совершавшим по поручению правительства поездку по Европе с целью выбора лучшего электрического телеграфа и рекомендовавшим нашу систему для планируемой телеграфной линии из Петербурга в Москву. У фирмы Siemens & Halske было закуплено только оборудование – стрелочные телеграфы и измерительный инструмент, – так как правительство России занялось строительством подземной линии самостоятельно. Теперь же переговоры о дальнейших поставках требовали моего присутствия в Петербурге.

Мой путь лежал через Кенигсберг, куда меня уже давно сильно тянуло, но я все не мог решиться на поездку. В Кенигсберге жил известный историк Друман[117], женившийся на дочери моего дяди Мелиса в Клаустале и таким образом являвшийся мне родственником. В 1844 году во время поездки в Клаусталь кузина разыскала меня в Берлине и на несколько дней остановилась там со своей младшей дочерью Матильдой[118]. В течение этого времени я разыгрывал перед дамами роль Цицерона и провел с ними крайне приятные минуты. Их обратный путь вновь лежал через Берлин, и я уже предвкушал свидание с милой кузиной и ее хорошенькой умной дочерью. Но радость, к сожалению, была омрачена весьма печальным событием.

Госпожа Друман вернулась в Берлин тяжело больной и скончалась спустя несколько дней от воспаления легких в гостинице. Я был единственным родственником, да даже единственным их знакомым в Берлине и потому мне пришлось взять на себя все заботы главы семьи. Безграничное горе бедной одинокой девушки подвергло меня суровому испытанию. Скорое прибытие брата умершей правительственного советника Мелиса и его жены из Ганновера хоть и облегчили тяжелую и весьма непривычную задачу, которую мне пришлось выполнять, но образ скорбно и беспомощно прижавшейся ко мне молодой девушки не выходил у меня из головы. С тех пор прошло восемь лет, в течение которых наша поначалу оживленная переписка постепенно угасла. Мой брат Фердинанд тем временем обручился со старшей сестрой Матильды и при содействии профессора Друмана приобрел имение Пионткен в Восточной Пруссии. Но когда он хотел перевезти туда свою невесту, та заболела чахоткой и, несмотря на верную заботу единственной сестры, умерла после многолетних тяжелых страданий.

Наступило время наконец-то исполнить давно вынашиваемое мной заветное желание, не нарушив зарока жениться только тогда, когда это позволят собственные средства. Гальске исправно вел наши дела. В Берлине мы приобрели приличный земельный участок по адресу Маркграфенштрассе, 94[119]. Во флигеле этого здания была устроена прекрасная просторная мастерская, а в отремонтированном доме с видом на улицу у нас имелись отличные квартиры. Таким образом, для женитьбы не хватало только невесты, и вскоре по прибытии в Кенигсберг, в день рождения моей матери – 11 января 1852 года, я задал Матильде Друман сакраментальный вопрос, положительный ответ на который превратил меня в счастливого жениха.

Надолго задержаться в Кенигсберге мне не позволяли дела; меня уже 20 января ждали в Риге, где нам необходимо было заняться прокладкой в гавань Болдераа телеграфной линии, которая должна была пересечь посредством стального каната широкую песчаную дюну.

В то время в России не существовало другого вида сообщения, кроме почты. На основных дорогах она была организована достаточно хорошо, конечно, исходя из обстоятельств. В среднем каждые двадцать-тридцать верст, а верста составляет немногим более километра, на почтовых трактах стояли почтовые станции с конюшнями, где можно было найти кров и лошадей, если таковые были в наличии и имелся правительственный приказ к станционным смотрителям, согласно которому уплатившему дорожный сбор путешественнику предоставлялись почтовые лошади по определенному маршруту.