Как я нечаянно написала книгу

Мы отдыхали на скамейке в саду. Я принесла два стакана воды. Лидвин спилила цепной пилой полузасохшую ель, а мне досталось пропускать ветки через измельчитель. На земле уже лежала целая гора мелких обрезков. В саду пахло рождественской елкой.

Лидвин сняла перчатки, смахнула со лба пот.

– Твоя мама… – Она погладила Нерона. И повторила: – Твоя мама… Она всегда выглядела чудесно, в платьях, сшитых своими руками. Вообще-то лучше сказать: в платьицах, ведь фигура у нее была как у девочки. Когда я однажды сделала ей комплимент по поводу платьев, она сказала, что с удовольствием сошьет платье и для меня. Представляешь себе: я в платье! С моими-то могучими бедрами!

Я фыркнула.

– И что ты ей тогда сказала?

– Сказала, что было бы здорово, если б она сшила мне красивую черную рубашку. Для праздников и похорон.

– Ты имеешь в виду блузку?

– Да, твоя мама тоже так сказала. У женщин это называется блузка, сказала она.

– И она сшила?

– Мы договорились, что она снимет мерку и покажет мне кой-какие ткани, но потом у нее остановилось сердце.

Она отпила глоток воды. Я тоже.

– И у тебя не оказалось черной блузки, чтобы надеть на кремацию?

– Не оказалось, но твой папа не хотел, чтобы мы пришли в черном. Он хотел радостных красок, какие любила твоя мама. Но задним числом я бы предпочла черный. День был черный. Ее смерть потрясла меня. Она же была совсем молодая, да еще осталось двое малышей-полусироток.

Полусироток. Это она про Калле и про меня.

Я сама завела разговор о маме. Но теперь решила снова измельчать ветки. Взяла наушники и садовые перчатки и спросила:

– Продолжим?

20

Лидвин опять дала мне небольшое задание. Речь шла о том, чтобы писать эмоционально.

– Опиши какое-нибудь событие или действие в настоящем времени и используй все свои ощущения: слух, зрение, вкус, обоняние и осязание.

Я сразу же невольно подумала о том, чем занималась в субботу вечером.

Стоило начать, и дело фактически пошло само собой. Только вкусу там не нашлось места.

Я иду вверх по лестнице. Вообще-то спать пока слишком рано, но мне больше не хочется сидеть с Диркье и с папой. Посреди лестницы я сажусь на ступеньку. Раньше, когда не спалось, я часто сидела здесь, в широком месте, где лестница сворачивает вправо. Когда папа выходил из гостиной, я могла быстренько шмыгнуть наверх. Слева расположено высокое узкое окно, которое выходит на подъездную дорожку и на соседскую живую изгородь. Ночами я иногда вижу, как там шныряет ежик. А сейчас сижу и слушаю глухой папин голос. Я не разбираю, что́ он говорит, но, должно быть, что-то остроумное, потому что Диркье смеется. Потом опять наступает тишина.

Я смотрю наружу – ежика не видно. Правда, еще не совсем стемнело. Встаю, поднимаюсь наверх. Заглядываю к Калле. Он спит с кроликом под головой. Уши кролика словно бы растут из Каллиных кудряшек. Я целую братишку в волосы.

Потом чищу зубы, надеваю пижаму, ложусь в постель, но через пять минут опять стою возле кровати. Некоторое время смотрю в окно. Потом опять выхожу в коридор. Слушаю у лестницы – из гостиной не доносится ни звука. Поднимаюсь на чердак, там на повороте лестницы тоже есть ступенька с окошком. Ежика по-прежнему нет. Зажигаю свет в комнате для гостей.

И пугаюсь сама себя. Я забыла, что там висит большое зеркало. На деревянном столе у стены до сих пор стоят мамины швейные машинки. Я провожу ладонью по столу и по деревянной шкатулке со швейными принадлежностями. Большая такая шкатулка со множеством выдвижных ящичков. На стенных полках стоят стеклянные баночки с пуговицами и шпульками и прозрачные коробки с лоскутками и ленточками. Рядом со швейной машинкой – стопка модных журналов. Из них выглядывают желтые закладки.