Как я нечаянно написала книгу

Я взглянула на свои ноги. Пухленькими их уже не назовешь.

И тут я спросила себя, что хуже: противная покойная мама или милая покойная мама? Наверно, то и другое по-своему плохо.

22

Собственно говоря, я никогда не заходила в домик, где Лидвин писала. С того дня, когда впервые пошла в школу, ни разу там не бывала. Большей частью мы сидели на воздухе или у нее в гостиной. Но сегодня спрятались в домике от пробивного ливня.

Сперва я написала «от дождя», но потом услышала в «Журнале» выражение «пробивной ливень». Тучи мягкие и, по-моему, ничего пробить не могут, но как раз поэтому звучит красиво.

Лидвин, прислонясь к дверному косяку, смотрела наружу. Я разглядывала рядок романов в шкафу. Насчитала девятнадцать штук. К боковине шкафа кнопками пришпилены газетные вырезки. Свои вырезки я окантую, подумала я.

– Лидвин, ты когда-нибудь бывала на Книжном балу?

Она обернулась.

– Да, один раз, в девяносто третьем. Рита меня заставила, моя издательница. Чтобы продвинуть мою книгу. Это было на мой день рождения, мне исполнилось сорок.

– Здорово! – воскликнула я. – Что ты надела? – Жутко важный вопрос. Но она отнеслась к нему вполне серьезно.

– Костюм. Черный брючный костюм и яблочно-зеленую блузку. Рита позаботилась. Взяла напрокат, наверно, или где-то позаимствовала. Как бы то ни было, костюм пришелся впору, как на меня сшит. Еще она мне внушала, что надо надеть лодочки, но тут я отказалась. И хорошо, потому что и без каблуков толком не знала, как добраться до дома. Едва на ногах стояла. Слишком много шампанского.

Уж я-то все буду знать, когда попаду на Книжный бал. Надену мамино платье, красное, в белый горошек. И ярко-красные сапоги на высоком каблуке. Или ковбойские сапожки. И к тому времени разузнаю у Диркье, какая фирма выпускает нестираемую помаду. И еще воткну розу в волосы, которые зачешу наверх, с несколькими свободными прядками.

Смешно, только перечитав этот отрывок еще раз, я заметила, что исходила из того, что Диркье останется с нами навсегда – или по крайней мере очень надолго. Ведь до тех пор, когда я попаду на Книжный бал (если вообще попаду), пройдет еще лет пятнадцать. Значит, тогда мне будет двадцать восемь. Калле – двадцать пять. Папа и Диркье будут почти что пенсионерами. А Лидвин исполнится семьдесят пять, но писатели на пенсию вообще не уходят. О, по-моему, было бы здорово отправиться на Книжный бал вместе с Лидвин. Каждая выпустит по книге. А папа и Диркье будут гордо сидеть перед телевизором и смотреть на нас. И когда я вернусь домой, Диркье скажет: «Какая у тебя красивая прическа и как чудесно ты выглядишь!» И я заранее договорюсь с Диркье, что она и Лидвин тоже скажет: «Какая у тебя красивая прическа!»

23

В мятой голубой пижаме Лидвин сидела в садовом кресле, с Нероном на коленях. На ногах у нее были клетчатые мужские тапки. Глаза покраснели, а на столике валялись скомканные бумажные платки.

– Ты заболела? – спросила я. Было полчетвертого.

– Нерон умер. – Она погладила его, от ушек до белого кончика хвоста. – Вдруг, совсем неожиданно. – На меня она не смотрела. Руки были облеплены рыжими кошачьими шерстинками.

Я молчала. Что тут скажешь? Взяла табуретку, села рядом. Погладила Нерона по спинке. Он был холодный, и хвост свисал как-то странно. Лидвин тоже молчала. Цезаря нигде не видно.

– Заварить тебе чаю? – немного погодя спросила я.

Ответа не последовало.

Я нарвала в огороде листочков – шалфея, мяты и мелиссы. А когда вернулась с чайником и чашками, она так и сидела, ласково поглаживая Нерона.

Я налила полные чашки, но Лидвин к чаю не притронулась. По-моему, она могла бы просидеть так еще не один час.

– Где ты его похоронишь? – спросила я.

Она подняла голову.

– Да-да, надо его похоронить. Конечно. – Она взяла чашку, отпила глоток. – Надо похоронить Нерона. – Еще один глоток. – Подержи его, я пойду поищу коробку. – Она встала, положила Нерона мне на колени. Тяжелый. Я погладила его между ушек, но он уже не поднимал голову навстречу ласке.

Вернувшись с обувной коробкой, Лидвин была уже в джинсах, флисовой жилетке и кломпах.