Напрасно ждал я Шау час, два, три и четыре; наконец, терпение мое истощилось, и я решил ехать к нему навстречу, чтобы поторопить его. Отъехав 1/4 мили от брода, я встретил наконец авангард отряда Шау, состоявший из сильного и дюжего Чаупере. Вообразите себе мое удивление! Он нес на своих здоровых плечах всю разобранную повозку: колеса, оглобли, ось, корпус и остальные ее части. Вероятно, Шау хотел сделать опыт, как легче тащить повозку — на плечах или по земле покрытой высоким тростником. За авангардом следовал на осле сам Шау, но такою ленивою поступью, что я пришел в крайнее сомнение, кто скорее уснет: животное или седок? Далеко позади шли, по примеру своего начальника, едва передвигая ноги, несколько пагасисов; весь отряд Шау был растянут до такой безобразной степени, что громкий его голос, который он обыкновенно принимал, когда командовал, не долетал до слуха разъединенных частей. При виде такого безобразного шествия я не стерпел и резко упрекнул Шау в беспечности и бестолковости. Он обиделся моим выговором и начал уверять меня, что устроил все даже лучше, чем мог, но что я не замечаю его беспримерной старательности и необыкновенного трудолюбия. Тут я заметил ему его слишком торжественную поступь, с которою он выступает на осле в центре своего разбросанного отряда, которая нисколько не доказывает особенного, с его стороны, старания; затем я попросил его, если он не желает расстаться со своею величавою поступью и ускорить шаг почти уснувшего осла, сойти с него и позволить отослать его вперед в лагерь, чтобы успеть навьючить для предстоящего похода. Это предложение произвело на Шау магическое действие: он так погнал своего осла, что далеко оставил не только свой отряд, но даже и меня, и прибыл в лагерь раньше всех.
Через несколько времени, сделав различные приготовления, мы отправились в дальнейший путь. В 3 часа караван пересек Мукондокву, я определил здесь ее течение и направление, после чего убедился, что она берет свое начало из горной цепи, лежащей почти в сорока милях севернее пика Нгуру. Так как с этого места дорога наша шла на западо-северо-запад, то и расходилась с рекою.
14-го числа, после семимильного похода через каменистые и песчаные холмы, однообразный и печальный вид которых наводил на нас неотвязчивую скуку, открылась нашим глазам сероватая плоскость озера Угомбо. Оно омывало подошву холма, с вершины которого мы любовались на открывшуюся нам картину, которую нельзя было назвать ни прекрасною, ни милою, но скорее освежающею, потому что она давала главам нашим, утомленным однообразным и печальным видом пройденных холмов, приятное отдохновение. Окрестности озера были настолько просты, что не могли возбудить в нас решительно никакого восторга: здесь не возвышались величественные горы, не видно было прелестных долин, возвышенностей и равнин. В западной части озера возвышался на 1000 футов над его уровнем только один темно-сероватый пик Угомбо, именем которого названо озеро. Остальные окрестности были просты до невероятия, на зато разнообразны, что много возвышало всю картину в наших глазах. Параллельно северному берегу озера, в расстоянии от него в одной миле, тянулась невысокая, неправильная цепь гор; на запад расстилалась некрасивая равнина, идущая по направлению к горам Мпвапва и Маренго Мкали, скрытым темно-голубым туманом и едва различаемым вдали. Взоры наши, давно утомленные обширной, темно-бурой равниной, с удовольствием обратились к серым водам озера. Очертание его походило на контур английских берегов близ Валлиса; западная часть, в которой играло множество гиппопотамов, очень походила на Нортумберланд; северный берег озера в миниатюре представлял берег Англии, тянущийся вдоль немецкого моря и изрезанный резкими извилинами; восточный же берег, довольно длинный, представляет совершенную копию английского берега от Кента до Корнваллиса.