Как я отыскал Ливингстона

Между Мвуми и владениями султана Мутамбуру я насчитал не менее двадцати пяти деревень, разбросанных по глинистой разноцветной равнине. Несмотря на негостеприимный вид ее, она была возделана лучше всех местностей, попадавшихся мне на пути от Багамойо.

Когда мы прибыли наконец в Матамбуру, то увидели те же толпы любопытных, услышали те же восклицания изумления, те же взрывы хохота при виде чего-либо, казавшегося им смешным в одежде или в манерах мусунгу. Арабы же, называемые здесь «вакононго», путешествующие по этой местности постоянно, вовсе не терпели от той докучливости, которою мучили нас.

Султан Мутамбуру, человек геркулесовского телосложения, с массивной головой, крепко сидящей на широких плечах, оказался чрезвычайно рассудительным человеком. Не будучи столь могуществен как султан Мвуми, он владел, тем не менее, значительной долей Угого и сорока деревнями, так что мог бы, если бы пожелал, так же точно измучить торгашеские души моих спутников арабов, как и султан Мвуми. Однако, когда мы прислали ему в виде предварительного приношения четыре доти полотна, то он ответил нам, что примет их, если арабы и мусунгу дадут ему еще четыре. При таких умеренных требованиях дело весьма скоро уладилось к обоюдному удовольствию и немного времени спустя кирангоци шейха Гамеда дал сигнал к выступлению.

По приказанию того же шейха, кирангоци произнес речь перед целым караваном. «Слово, слово от Баны» прокричал он. «Слушайте, что скажет кирангоци! Слушайте дети Униамвези! Завтра мы отправимся в путь! Дорога извилиста и дурна, дурна! Там будет джунгль, а в ней спряталось много вагогцев! Вагогцы заколют носильщиков и перережут горло тем, кто несет мутумбы (тюки и униангские бусы)! Вагогцы были в нашем лагере, видели наши тюки; ночью они проберутся в джунгль: завтра же будьте бдительны, о ваниамвези! Идите вместе, не отставайте! Кирангоци идет медленно, чтобы слабый, больной и молодой мог идти вместе с сильным! Делайте два привала! Вот слова Баны (господина). Слышали ли вы их, ваниамвези? (Громкий утвердительный крик отовсюду). Поняли ли вы их? (второй хор); в таком случае бас!» Сказав это, красноречивый кирангоци исчез во мраке и вошел в свой соломенный шалаш.

Дорога до Бигаваны, нашей следующей стоянки, была длинна и отличалась своей пересеченностью; она шла по непрерывному терновниковому джунглю, пересекая крутые холмы и, наконец, по знойной равнине, накаливаемой солнцем все более и более по мере приближения его к зениту, так что она превращается наконец в жаровню, в которой невозможна никакая жизнь, и в беспредельное ослепительное море света, тяготящее глаз, тщетно ищущий где-нибудь отдыха; на пути мы перешли также несколько ручьев, сохранивших многочисленные следы слонов. Русло этих ручьев понижалось к югу или к юго-востоку.

Посредине этой жгучей равнины стояли деревни Бигавана, почти незаметные издали, вследствие чрезвычайной низкости хижин, не достигающих по высоте даже высокой пожелтевшей травы, дымившейся под палящими лучами солнца.

Наш лагерь был расположен в большой ограде, в расстоянии около 1/4 мили от султанской хижины. Вскоре после моего прибытия в лагерь, ко мне подошли три вагогца и спросили, не встречал ли я на пути мгого с женщиной и ребенком. Я готов уже был самым простодушным образом отвечать «да», как Мабруки, всегда тщательно охранявший интересы своего господина, стал просить меня не отвечать, потому что вагогцы, по обыкновению, обвинят меня в убийстве их и заставят заплатить за них. Взбешенный намерением взвести на меня такую клевету, я уже схватился за хлыст, чтобы прогнать их вон из лагеря, как Мабруки закричал мне, что каждый удар обойдется мне в три доти полотна. Не желая удовлетворять свой гнев такою дорогою ценою, я должен был проглотить злобу и вагогцы ушли безнаказанно.

Мы простояли здесь целый день, что было весьма полезно для меня, потому что я сильно страдал от перемежающейся лихорадки, продолжавшейся две недели и мешавшей мне по вечерам, после перехода, подробно писать, как я обыкновенно делал, свой дневник.

Бигаванский султан, хотя подданные его весьма злонамеренны и склонны к воровству и убийству, удовольствовался тремя доти в виде дани. От него же получил я известие о четвертом моем караване, отличившемся в битве с несколькими преступниками из его подданных. Подкараулив на пути двух моих носильщиков, они бросились на них, чтобы отнять тюк полотна и мешок бус, но солдаты мои, подоспев во время, убили двух из них, а прочих обратили в бегство. Султан высказал, что если бы все караваны охранялись так же хорошо как мой, то грабежей было бы гораздо меньше; я с этим от души согласился.