– Мне прислали вот это. – Я неловко сую фотографию ему в руки и наблюдаю за его лицом, когда он ее рассматривает. Красивые карие глаза затуманиваются, я вижу в них замешательство, когда он изучает снимок, а когда он его переворачивает, в них появляется шок.
– Где ты это взяла? – спрашивает Марк с бледным лицом. – Ладно, заходи, я не хочу, чтобы кто-нибудь тебя здесь видел.
Он раскрывает дверь достаточно широко, чтобы я могла войти. Чувствую себя какой-то порочной тайной, любовницей, которую он хочет скрыть. Захожу в холл и пытаюсь физически не отпрянуть назад, когда на меня накатывают эмоции. Холл все еще выкрашен в нежный кремовый цвет, остались дорогие дубовые полы и дубовая винтовая лестница, но дом выглядит пустым и холодным без огромных фотографий в черных рамках, на которых были все наши отношения. Я потратила целых два дня, замеряя расстояния между рамками и выставляя моменты нашей жизни, которыми гордилась, чтобы их увидели все – день нашей свадьбы, медовый месяц в Сорренто, первый снимок Дилана в роддоме. Теперь их нет – исчезли, как будто никогда и не существовали.
– Ты оставил зеркало, – замечаю я ничего не выражающим голосом. Мои слова кажутся пустыми. Зеркало стало моей первой самостоятельной покупкой после того, как мы приобрели дом, и Марк при каждой возможности напоминал мне, что оно слишком большое и слишком дорогое, по его мнению.
– Стоило почти как весь чертов дом, – напоминает он мне и теперь. – Я не собирался от него просто так избавляться.
«Как избавился от нас».
Он направляется в гостиную до того, как я успеваю ляпнуть какую-нибудь глупость про исчезнувшие рамки. Теперь я определенно чувствую себя не в своей тарелке. У меня нет выбора, кроме как следовать за ним. Не успеваю осмотреть комнату, как он внезапно разворачивается и сует мне фотографию.
– Что все это, на хрен, значит, Сьюзан? Это какая-то шутка?
Делаю шаг назад, меня шокирует злость у него на лице.
– Конечно, это, б… никакая не шутка, – рявкаю я. Теперь и я злюсь. Он морщится из-за слова на букву «б». – Ты думаешь, что я совсем больная на голову?
Как только слова вылетают у меня изо рта, я сожалею о них, но уже слишком поздно. Я видела его выражение лица, и он это знает. С его точки зрения (и всего остального мира) я убила его единственного сына. А появление у него на пороге с фотографией убитого мною мальчика, вероятно, находится в самой верхней части шкалы «больной на голову».
– Сядь, – приказывает он, а сам направляется в дальнюю часть комнаты, где находится ведущая в кухню дверь.
Я слишком устала, чтобы спорить, поэтому просто делаю шаг назад и, не думая, выполняю указание. Стоит мне оказаться в кремовом кресле, как у меня перехватывает дыхание. Это тот же гарнитур, который был у нас, когда я здесь жила. Трехместный диван напротив меня – тот самый диван, на который я прилегла, когда в последний раз видела сына живым.
«Мой бывший муж живет с теми же самыми подушками, которые, судя по предъявленным мне обвинениям, я использовала, чтобы убить нашего сына».
Я подпрыгиваю, а внутри меня нарастает паника. Мысли крутятся в голове как смерч, мрачные и деструктивные. Зачем ему это?
– Господи, Сьюзан, это было бесчувственно с моей стороны. Черт! – Он ставит две кружки на столик рядом с вызывающим у меня ужас предметом мебели, пересекает помещение, опускает ладони на мои руки и притягивает меня к себе. Я падаю в его объятия, ноги отказываются меня держать. Марк опускает меня на пол и усаживается передо мной, глядит прямо в глаза и просит медленно дышать. – Это не тот же диван, Сьюзи, просто выглядит похоже. Я поменял его после того, как тебя увезли. Просто не знал, чем его заменить. Это ты у нас всегда была дизайнером. Я четыре часа ходил по магазину, а в результате вернулся домой с почти точной копией того чертова дивана.
Его слова медленно доходят до меня. Это не наш диван. Конечно, не наш. Наш был более округлым, более длинным, лучше вписывался в интерьер. Как и все остальное, пока я жила здесь.
Поняв, что я не лишусь чувств и у меня не будет нервного срыва, Марк встает, берет свой чай и передает мне вторую кружку. Я все еще не готова сидеть на диване, пусть только копии старого, поэтому остаюсь на полу.
– Объясни мне, что все это значит, – просит он теперь не таким холодным голосом.
Он еще раз берет со стола фотографию, а я понимаю, что не хочу, чтобы она у него оставалась, я даже не хочу, чтобы он к ней прикасался. Протягиваю руку, словно хочу ее защитить, и он возвращает мне ее без комментариев.
– Не знаю, – честно отвечаю я. – Ее прислали мне, бросили вместе с остальной почтой всего несколько дней назад. Никакого письма, никакого пояснения, ничего. Подумала, ее мог прислать ты.
Произнося последнее предложение, не могу смотреть ему в глаза. Я опустила информацию о том, как нашла другие снимки в собственном альбоме.