Как Из Да́леча, Дале́ча, Из Чиста́ Поля...

Выскочил из предбанника, а ему навстречу гридни да слуги сбегаются. Увидели Алешку во всей красе природной, оторопели. Только тот не растерялся. Завопил во всю мочь: "Рятуйте, люди добрые! Баенный приключился!.. Живота лишает!.." - и тикать, словно ума решился.

Народ видит, неладное что-то случилось, коли человек в таком виде, себя позабывши, на площадь выскочил. К бане бегут, а Алешка - на конюшню. Орет, руками машет, такую суматоху поднял - будто рать, неведомо откуда взявшаяся, на Киев навалилась. Факелы, оружие, весь терем княжеский всполохнулся.

Алешка же добрался до конюшни, вывел коня своего расчудесного, вскочил в седло, крякнул, - как-то оно без порток не того, - и к стенам дунул, куда поближе. Перемахнул наружу, и был таков. Только его и видели. То есть те стражи, что на стенах стояли. Мелькнуло что-то большое, не пойми на что похожее, - и исчезло. То ли было, то ли не было. Вроде не птица, - не бывает таких больших птиц, и не туча, и даже как будто голос донесся, по-нашему говорящий. Ан стоит ли кому рассказывать? Сказать могут - хмельными службу несли, вот и примерещилось. В том еще обвинят - выпустили кого-то из города. А как тут не выпустить? Вымахнуло из темноты, в темноту и исчезло. Сказать ничего не успели. Чудо это успело, а стража - нет. А может, как раз у кого-то из стражников и вырвалось невзначай, потому - откуда чуду этому слова наши знать? Они таких слов бояться должно, как огня, а оно само сыплет, ровно сеятель зерна... Да нет, должно быть, все ж таки, примерещилось...

И без их рассказов Киев поутру гудел, ровно потревоженный улей. Даже те, кто не видел, во всех подробностях передавали, как обидел степняк заезжий баенного, сцепился с ним, едва живота не лишился. Только то и спасло, что, деручись, баню княжескую по бревнышкам раскатали, а как раскатали, тут баенного и не стало. Лучше б, конечно, наоборот. Этот самый, он, хоть и недобрый, а все-таки свой, к сердцу как-то ближе, чем Тугоркан. Однако и степняк крепок оказался, чего уж тут скрывать, коли выстоял. Мало - выстоял, осерчал шибко. То в голову вбил, что нарочно подстроено было, чтоб его со свету белого свести. Обидчика ищет, Алешку какого-то, из гридней княжеских, недавно в службу поступивших. А тот совсем пропал. Видели его, как из бани без ничего бежал, орал, будто ума решился. И - пропал. Нет нигде. И следов, куда податься мог, тоже нет.

Заслышал это Хорт, призадумался. Знать, удалась Алешке затея, ан не до конца. Того не подумал, что степняк выстоять сможет. А тот ярится - коли не доставят ему молодца, живым али мертвым, раскатает стены Киева по бревнышку, как баню раскатал, пожжет все, а жителей, вместе с князем, в полон уведет. Снарядился Хорт, и до Берестова подался. Потому, обмолвился кто-то, в ту сторону чудо какое-то ночью через стену перемахнуло. Не Алешка, конечно, куда ему стены перепрыгивать, но, может, это как раз баенный был? Хоть и не верит Хорт во всякие сказки, ан тут во что угодно поверишь, коли такое деется. Может, этот самый недобрый к болотнику подался? Баенный да болотник - оба при воде, глядишь, родственниками окажутся. Спросить, про Алешку-то...

Даже плюнул с досады. Правду про иных говорят - чем старее, тем дурее. Вот как раз про Хорта и сказано. Сторожа, небось, на дороге кого-то приметили, а показалось - ни весть что. Или не показалось, а наслушались, что в городе про баенника болтают, и сами поверили, в придумку свою. Глянуть надо, на дороге, следов поискать, поспрошать. До Берестова, думать надо, не сто верст.

Выехал из города, свернул налево, подался к Берестову. Какие тут следы на дороге искать - сам не ведает. Отдалился с версту, развернулся к лесу, кликать начал, Алешку вызываючи. Поорет, прислушается - не отзовется ли кто. Нет, не отзывается. До Берестова добрался, так никто и не откликнулся. В селе обратно поворачивать собрался, да услышал, будто вихрь ночью пронесся промеж домов, ан наутро глянули - ничего не поломано, не разбросано... Решил, на всякий случай, чуть дальше проехать, оглядеться. Дождался, пока крайняя изба скроется, только пару раз крикнул, раздались кусты позади, и выбрался на дорогу тот, кого звали.

- Здорово, - говорит, - чего разорался, с утра пораньше?

Ничего себе - с утра. Солнышко уж за полдень...

Глядит Хорт на Алешку - а тот, видать, вполне сам собою довольный, даже и не ведает, какую грозу на Киев навлек.

- Как там, в городе? - Алешка спрашивает. - По здорову ли гость дорогой?.. - И смеется. - А ты говорил, нет никакой обдерихи, сказки, мол... Как же нету, когда меня самого чуть не ободрали?..

- Может, оно и к лучшему было бы, коли б тебя ободрали, - в сердцах буркнул Хорт. - Понатворил ты делов-от...

- Погоди, погоди, - нахмурился Алешка. - Ты чего это на меня лаешься?.. Я ж не для себя старался, для всех... Степняка утихомирить...

- Для всех... Утихомирить... - бормочет Хорт. - А то случилось, что только пуще раззадорил. Он теперь за тебя всему Киеву гибелью грозит... Того желает, чтоб тебя к нему живого или мертвого доставили.