Йорк говорит, что к 1970-м годам всё это было неизбежной реакцией «не на нехватку дизайна, а на избыточный дизайн, скучную мейнстримную актуальность, поглощение пролетарской наивности гладкими компромиссами». Под этим Йорк имеет в виду продажу «утонченного хорошего вкуса среднего класса более широкой аудитории работяг и бездельников» в том же духе, как это делала Мэри Куант и ее муж-сноб во имя бесклассового общества. «Them, избравших точкой отсчета Бесконфликтную Аутентичность Джеймса Тейлора, мебель Habitat и воскресные приложения газет», можно отнести, продолжает Йорк, к двум противоположным веяниям: сверхрафинированные «тонкие натуры» («Them знали Карла Лагерфельда. Them повидали мир») и «странные»:
Обычно помоложе и попроще, беднее, не очень успешные, с большой вероятностью, из арт-колледжей и с потребностью эпатировать. Вокруг «странных» витал затхлый запах блошиных рынков и распродаж. <…> В отличие от людей из шестидесятых, Them не желали выступать с заявлениями о политике и сексуальной морали: они хотели не шокировать буржуа, а развлекать и
В основном различия определялись происхождением. Челита Секунда (обеспеченная, космополитичная) относилась к первым, а Дагги Филдс (рабочий класс, городские предместья) – ко вторым, хотя и очень утонченным. И действительно, вы можете во многих персонажах этой книги, вышедших из рабочего и низшего среднего классов, узнать «странных» – категорию, в которую Брайан Ферри неизбежно попал бы, если бы не его решимость непременно быть изысканным.
Молодой Брайан Ферри, взрослевший в маленьком городке Вашингтон рядом с Ньюкаслом, в начале 1960-х годов был в равной степени захвачен двумя поп-культурными явлениями: современным джазом и очарованием межконтинентального стиля, этого старого союза между Gaggia и Frigidaire. Эта производственная метафора из третьей главы нашей книги была использована там в связи с ролью, которую сыграл Ричард Гамильтон в преобразовании преподавания в британских арт-колледжах и, что важнее, в современном британском вкусе. Ферри, несомненно, был одним из самых знаменитых студентов Гамильтона и, по собственным словам певца, его «величайшим творением».
Не желая ни с чем расставаться, арт-поп с этого момента занимался сочетаниями и сопоставлениями – техниками, используемыми в коллажах, и здесь Roxy Music были главными мастерами британской поп-музыки. Те, кто внесли творческий вклад и в группу, и в более обширный проект «Roxy», охватывали практически ту же область, что и эта книга. То есть осваивали историю поп-культуры, поп-арта, поп– и экспериментальной музыки, историю искусства, ривайвлизм, консюмеризм, уорхолианское посредничество и так далее не столько в рамках музыкальной и визуальной эстетики, а скорее как своего рода академическую диссертацию, записанную на виниловых пластинках. Это стало общепринятым подходом, поскольку арт-колледжи стали первыми консерваториями поп-музыки. Уже приближались родовые муки следующей фазы постмодерна, в которой человек не только наслаждался путаницей истории и разрушением иерархии эстетических вкусов, но также активно – и очень осознанно – применял рефлексию как свой modus operandi.
16. Roxy Music: все музыкальные стили под одним соусом
Я помню, как купил первый альбом Roxy Music и слушал его, развернув конверт. Атмосфера вокруг выхода альбома была не менее важна, чем сама музыка; то и другое вместе составляло единое произведение искусства, как мне тогда представлялось.
В 1976 году Питер Йорк провозгласил Брайана Ферри мэтром музыки в стиле Them: «Ферри – профессионал высшего порядка, его композиции невероятно остроумны, его исполнение представляет собой непревзойденную пародию. Он должен быть экспонатом в галерее Тейт, как и Дэвид Боуи».