Как любить животных в мире, который создал человек

Одна из немногих хороших новостей – урбанизация. По прогнозам, численность сельского населения с 2020 по 2050 год должна сократиться с 3,4 до 3,1 млрд. Это может дать нам больше возможностей отдать природе часть мира даже при необходимости прокормить больше людей.

Оценивая, находится ли какой-то вид под угрозой вымирания, биологи смотрят, растет или падает его популяция и насколько широко он распространен в мире. Люди по этим параметрам оказались бы в категории «вызывающих наименьшие опасения»: наша популяция увеличивается во всех уголках планеты. Но это обманчиво. Вымирание человечества не такая уж нелепая мысль. В 1947 году организация «Бюллетень ученых-атомщиков» попыталась показать, как близко созданные нами технологии подвели нас к уничтожению мира, и придумала для этого Часы Судного дня. В начале 1980-х, когда я родился, на них было без четырех минут полночь. К 2020 году ученые уменьшили оставшееся время до сотни секунд. Мы начинаем понимать многочисленные экзистенциальные угрозы: изменение климата, выход искусственного интеллекта из-под контроля, возможность ядерной и биологической войны. Тоби Орд, философ из Оксфордского университета, считает, что вероятность вымирания человечества выросла от одного к ста в ХХ веке до одного к шести сейчас. Мы играем в русскую рулетку с собственным видом.

Шахтеры, добывающие уголь, когда-то определяли присутствие невидимых, но опасных для жизни газов с помощью канареек. Теперь такими «канарейками» стали тысячи – десятки тысяч – видов. Они могут заставить нас признать нашу общую уязвимость, показать, что мы тоже животные, мы эволюционировали для одной среды, а теперь нас швыряет в другую. Мы плывем с другими видами на одном судне. Оно может оказаться «Титаником». А может и не оказаться. Может столкнуться с (тающим) айсбергом, а может и не столкнуться. Но давайте на всякий случай слегка убавим ход.

Как мы встречаем возможную катастрофу? Как мы осмысливаем тот факт, что нам еще очень многое предстоит сделать для сокращения человеческого следа? Эти размышления выматывают. Сьюзи запретила мне начинать разговоры за ужином с новых температурных рекордов в Арктике. Я трачу немыслимо много сил на утилизацию пластмассовых горшков, влияние которых на мой экологический след ничтожно. Иногда я впадаю в крайнее самоограничение и не открываю банку пива за просмотром футбола, но в другие моменты сдаюсь и покупаю детям друзей на день рождения подарки, в которых полно пластика.

Кто-то говорит, что окно возможностей закрывается. Это не так. Нам придется действовать в любом случае, просто начать можно сейчас, а можно дождаться момента, когда нашим жизням будет нанесен больший ущерб и спасти удастся меньше природного мира. Крис Томпкинс считает, что мы давно уже прошли точку, когда индивидуальные действия были «вопросом выбора». Она права. Мы не можем называть себя «человеком разумным» и при этом стоять как батарейные куры, как будто наша судьба не в наших руках. Мы не можем заявлять, что любим животных, если не хотим вмешаться и спасти природу. По отдельности изменения климата и утрату биоразнообразия мы не остановим, но мы как минимум должны вести себя так, как если бы были убеждены в том, что эти явления имеют место. Как ни парадоксально, только обогащение местного населения может заставить работать охрану природы, хотя развитие как таковое больше всего ей угрожает. Нам нужно найти новую этику.

Возможно, лучше всего описал, как может выглядеть эта новая этика, Питер Сингер. «Акцент на бережливости и простой жизни, – писал он в книге Practical Ethics, – не означает, что этика окружающей среды порицает наслаждение. Однако удовольствие, которое в ней ценится, – это не показное потребление, а любящие отношения, близость к детям и друзьям, охрана природы, спорт и отдых в гармонии с нашей окружающей средой, а не во вред ей, пища, не связанная с эксплуатацией чувствующих существ и не обременяющая землю, всевозможная творческая деятельность и работа, а также наслаждение нетронутыми местами в мире, в котором мы живем (с необходимой осторожностью, чтобы не разрушить именно то, что мы в них так ценим)».

Когда я во время командировки летал из Лондона в Сан-Франциско и обратно, мой самолет выделил больше парниковых газов, чем средний бразилец производит за год. После возвращения домой я отказался от полетов – по крайней мере, на двенадцать месяцев. На отдых после рождения детей я летал лишь однажды, но рабочие поездки продолжали накапливаться: за этот период мне пришлось из Лондона слетать в Буэнос-Айрес, Сан-Франциско и Монголию. Они всегда имели оправдание и не удивляли никого в нашем офисе, и если бы не поехал я, пришлось бы ехать кому-нибудь еще. Мне же хотелось представить другую систему. Я предпочел бы не увидеть снова Амазонию и коралловые рифы, потому что это значит внести вклад в их исчезновение.