«Ничего, ты все делаешь правильно!» – кричит мне Брайан, инструктор по рыбалке, когда крючок приземляется всего в паре метров от меня на гладь озера.
Он имеет в виду технику. Я же в это время думаю об этике. Но, так или иначе, что-то здесь явно не так.
Я поднимаю зеленое удило, пока оно не оказывается рядом с ухом, как мобильный, и забрасываю еще раз – скорее в надежде, чем в ожидании. На мне защитные очки, чтобы я случайно не подцепил самого себя. Крючок снова падает в воду всего в паре метров – я бы забросил дальше даже словарь, и, наверное, для рыбы это было бы опаснее.
Весь день моросит дождь – тот самый, который принес Шотландии дурную славу, а ее обитателям подарил хорошее чувство юмора. Именно в этот день я решил научиться рыбачить.
В моей «проверке животными» рыба представляет отдельную проблему. Легко почувствовать отвращение к мучению молочных коров и несушек. С треской или тунцом это намного сложнее. Они не умеют кричать, и их чувства от нас скрыты.
Отчасти поэтому рыбалка – это не только индустрия, но и хобби. В США рыбачит почти тридцать шесть миллионов взрослых – седьмая часть всего населения страны и каждый пятый в Алабаме, Кентукки и Теннесси. Эти люди тратят на свое увлечение в среднем тринадцать дней и $1290 в год. В Великобритании двадцать лет назад закидывать удочку было самым популярным видом спорта, в котором люди участвовали не в качестве зрителей. Примерно в то же время Джереми Паксман, тогда самый знаменитый ведущий новостей в стране, написал книгу о своей любви к этому делу под названием Fish, Fishing and the Meaning of Life (имелся в виду смысл его, а не рыбьей жизни). В ней он обрушился на борцов за права животных, которые противились рыбалке, назвав их «новой породой пуритан». «Им невыносима сама мысль, что люди доставляют себе удовольствие. Их цели подразумевают, что рыба чувствует боль так же, как любое теплокровное создание». Рыболовы по-прежнему склонны полагать, что рыба не имеет сознания и не может испытывать боль. И хотя в последнее время это занятие теряет популярность, в Британии оно остается в числе двадцати самых распространенных видов спорта.
«Ничего сложного! Любой научится!» – продолжает щебетать Брайан, у которого, в отличие от меня, наверное, не промок левый ботинок. Он дружелюбный, полный и румяный, среди его клиентов был Брюс Уиллис. На этом озере, вклинившемся между железной дорогой и какой-то вересковой пустошью, он рыбачит уже тридцать с лишним лет.
Где-то в глубине перед нами плавает радужная форель весом до нескольких килограммов. Форель хочет есть и не хочет, чтобы съели ее. Мы с Брайаном хотим ее обхитрить и поймать на золотистый крючок, а потом на несколько секунд – может быть, на минуту – вырвать на берег. Этого должно хватить, чтобы почувствовать вкус победы и сделать фотографию.
Это ловля нахлыстом, поэтому здесь нет приманки, только крючок, имитирующий муху. Смысл в том, чтобы он оказался так близко к рыбе, что она не смогла перед ним устоять. Брайан учит подождать, пока крючок успокоится, а затем равномерно тянуть леску, чтобы блесна показалась на поверхности. Мы оба надеемся, что леска натянется под массой рыбы.
Забросил, ждешь, тянешь, надеешься.
Забросил, ждешь, тянешь, надеешься.
Проходит полчаса. Есть дождь, но нет везения. Мы покрыты водой – хуже то, что рыба тоже.
Брайан решает изменить тактику и говорит тянуть леску рывками. Он надеется, что движение собьет форель с толку.
«Мы пытаемся заставить рыбу думать!» – говорит он.
Видимо, рыба думает недостаточно, а может быть, наоборот, но по-прежнему ничего не происходит. Дождь продолжает лить.
Я спрашиваю Брайана, не умнее ли радужная форель, чем другие…
…и в этот момент леска натягивается. Рыба! Настоящая рыба! Я замираю в предвкушении. Брайан хватает удочку и поднимает ее. Форель бьется, а потом успокаивается. Она снова появляется над линией воды в двух метрах от нас. Ее тело бьется в спазмах и переливается.
«Тащи ее сюда!» – командует Брайан.
В моем воображении рыба уже лежит на берегу. Но в реальности через три секунды она пропадает. Леска замирает. Крючок снова пуст.
«Все иногда упускают рыбу, – говорит Брайан. – Даже я».