Как любить животных в мире, который создал человек

Когда Джимми Киммел бушевал по поводу убийства Сесила, он показал на экране сайт WildCRU – научного центра Оксфордского университета, который отслеживал этого льва, – чтобы зрители сделали пожертвования. Они перевели $1 млн., и сайт рухнул. WildCRU исследует популяцию львов в «Хванге» более двадцати лет. Зрители Киммела, наверное, удивились бы, если бы узнали, что организация не возражает против охоты; более того, в 2019 году работающий там ученый Эми Дикман возглавила группу из ста двадцати восьми ученых, публично заявивших, что трофейную охоту запрещать не следует. Запреты, утверждали они, поставят под угрозу большие области обитания животных, а также лишат местное население источника доходов, который позволяет им не охотиться на диких животных.

Судя по импортно-экспортным данным, охотники за трофеями убивают ежегодно менее двухсот диких львов. При этом самая большая угроза для многих крупных млекопитающих – вовсе не иностранцы. Это местные жители, которые не видят в существовании этих животных никакой экономической выгоды и испытывают от жизни рядом с ними неудобства, так как звери портят им посевы, крадут скот и даже нападают на детей. Дэвид Макдональд, глава WildCRU, подчеркивает, что после запрета на трофейную охоту убивать львов не перестанут: во многих случаях это значит, что их просто будут убивать другие люди, а конкретно фермеры. Дикман, сама вегетарианка, говорит, что такие случаи не попадают в нашу новостную ленту в соцсетях. По их прикидкам, трофейная охота – в определенных условиях – способствует защите природы.

Первое условие – охотники должны приносить деньги, причем столько, чтобы землевладельцам хватало на сохранение природных мест обитания и чтобы преимущества обязательно видели соседние сообщества. Странам южнее Сахары охота, вероятно, приносит более $200 млн. ежегодно. Палмер, как сообщали, уплатил за право застрелить льва $50 тыс. Часть из этой суммы идет государству, часть – организаторам охоты. Охотничьи экспедиции и их доллары достигают более отдаленных районов, чем туристы – любители дикой природы. При всех недостатках мачизма эта черта характера, судя по всему, заставляет охотников мириться с ездой по ухабам и назойливыми мухами цеце. Хочешь не хочешь, приходится смеяться над трудностями.

В Намибии большинство природоохранных организаций, созданных местными сообществами, без доходов от охоты – в частности, охоты на слонов – потеряло бы возможность оплачивать свою деятельность. На протяжении последних двадцати пяти лет популяция слонов выросла в целых три раза. Туристы и охотники отпугивают браконьеров путем финансирования рейнджеров парков и местных общин, а также самим своим присутствием в отдаленных районах. Многие страны не имеют возможности регулировать охоту и бороться с браконьерством. В Танзании популяция львов сократилась до такой степени, что в заказниках теперь практически не в кого стрелять. Если отстреливают слишком много животных, охота теряет устойчивость.

А сколько это – слишком много? В случае львов правильную квоту установить сложно, так как неизвестно, какова их популяция. Некоторые эксперты предлагают для грубой оценки правило «один лев на две тысячи квадратных километров». Другими словами, чтобы убить одного льва в год, понадобился бы заказник почти в два с половиной раза больше Нью-Йорка. Поскольку охотники готовы дорого платить за возможность подстрелить льва, это по-прежнему создает достаточный стимул не использовать землю для сельского хозяйства и поддерживает львов, а также все остальные виды, которые живут в этих местах.

Южнее Сахары охотничьи угодья занимают 1,4 миллиона квадратных километров – это больше, чем национальные парки, и в два раза больше Техаса. Благодаря им животные и дикая природа начинают представлять ценность для людей, которые в противном случае имели бы мало причин о них заботиться.

Вскоре после того как я побывал на охоте в Польше, меня отправили в командировку в Монголию. Самый дорогой легальный трофей там – это алтайский горный баран с витыми рогами. В Монголии плотность населения меньше, чем в любой другой стране мира: всего два человека на квадратный километр по сравнению с почти тридцатью двумя в США и более чем двумястами пятьюдесятью пятью в Великобритании. Места для других видов должно быть вволю. Бо́льшая часть страны, по сути, представляет собой пастбище для скота, и, к сожалению, монголы обожают охотиться и разносят дикую природу буквально в щепки. Кожи и меха стали экономической страховкой в годы хаоса, последовавшие за распадом Советского Союза. Раньше на окраинах Улан-Батора паслись благородные олени. Теперь их в столице нет. Один человек рассказывал мне, что когда-то видел бегущих вдоль дороги волков. Исчезли и они. Численность горных баранов после краха коммунистической системы тоже спикировала.