Как медведь блоху перехитрил

Кивает Сорока черным клювом — дескать, конечно, у нас за морем все заморское. А сама вот ест, вот ест. Глядят все на нее и улыбаются: видать, по вкусу пришлась Птице Заморской еда наша.

Шепчут друг другу:

— Не из гордых, не гнушается нами.

И Сороке:

— Ешь, ешь, не стесняйся. Ты, чай, проголодалась в дороге, вон откуда летела к нам — из - за моря!

А Сорока ест и головой кивает — дескать, очень я издалека прилетела, из-за самого моря. Наелась досыта и забыла об осторожности. Подняла крыло дескать прошу внимания.

И загомонили все:

— Тише. Птица Заморская говорить хочет. Пусть не поймем мы ее, так хоть послушаем, как говорят за морем.

И сказала Сорока:

— А что я сейчас видела у речки...

Всего только это и сказала, и все сразу узнали ее.

— Ну, конечно, — говорят, — это наша Сорока. Она всегда так: поест — и за сплетню. Язык-то у нее долгий, во рту не умещается.

А Зимородок добавил при этом:

— И вовсе она не Птица Заморская. Она просто Замарашка.

Вот так и появилось у Сороки в Гореловской роще новое имя.

ВСЛУХ И ПРО СЕБЯ

Бежал Заяц по лесу, думал о своих заячьих делах и не заметил, как вышел на просеку медведь. Хватился, а уж тот совсем рядом. Лохматый. Бурый. Угрюмый.

Заяц побелел. Заяц посерел. Зайцу бы надо в кусты, а он замер на месте, сжался в комочек, поднял на медведя желтоватые глазки и моргнуть не смеет.

А медведь приблизился к нему, закряхтел:

— Куда путь держишь, косой?

— Да вот, Михайло Иваныч, — залепетал Заяц,— из деревни возвращаюсь. Ходил посмотреть, не выросла ли еще на огородах морковка.

— Ну и что?

— Нет пока. Ботва есть, а морковка — так себе, ниточки беленькие.

— Ишь ты, бегаешь, значит,—прогудел Медведь. — А я вот хожу даже с трудом. Бо-олею. Ревматизмы разные замучили, и бессонница по ночам спать не дает? Ху-удею...

— То-то, я гляжу, ты, Михайло Иваныч, вроде не такой какой-то. Раньше вон какой был, а сейчас вон какой, — и причмокивал раздвоенной губкой: — Плохо это, когда болеешь.

— Чего уж тут хорошего, — жаловался медведь.

А Заяц глядел на него и думал: «Может, умрет, все одним медведем в лесу меньше будет».

А вслух сказал, прощаясь:

— Выздоравливай, Михайло Иваныч. Ну что ты разболелся? Вспомни, каким ты раньше был, и выздорови.

Не осмелился Заяц сказать, что думал: он, медведь-то, хоть и хворый, а все-таки — медведь. А Заяц еще раньше убедился, что даже самый слабый медведь сильнее самого сильного зайца.

ОТНЕСЛА БЕЛКА СТРАХ БЕЛКЕ

Прибежала вечером к белке Рыжее Ушко соседка ее, тоже белочка.

— Посижу, —говорит — у тебя, время скоротаю. Одной дома страшно. Поглядишь, темно вокруг, лес темный покачивается. Жутко.

— Придумаешь- тоже, — успокоила Рыжее Ушко. — Наш лес, чего его бояться?

— Сама не знаю. Прислушиваюсь, вроде шепчется кто-то. Выгляну — нет никого. Закрою глаза, стоит кто-то рядом, дышит.

— Ну и выдумщица ты, — посмеялась Рыжее Ушко над соседкой и стала ей о себе рассказывать, где она сегодня была, что видела.

— Посидели белочки, пошептались и разошлись. Легла Рыжее Ушко спать, закрыла глаза и... слышит: подошел кто-то и остановился у ее постели. Сейчас дотронется до нее.

Вскочила белка. Закричала, сжимаясь в комочек:

— Кто здесь?

Рядом вроде что-то треснуло, вроде даже зашуршало что-то. Надо бы поглядеть, что это, но Рыжее Ушко перелетела с сосны на березу, с березы на ясень, с ясеня на осину и забарабанила в дверь подружки:

— Открой скорее... Я это.

Открыла белочка.

— Чего это ты запалилась как?

— К тебе бежала. Спишь?

— Сплю.

— Ну и хорошо. А то я думаю: как ты там. Вдруг опять дрожишь, боишься. Пойду, думаю, пересплю у тебя эту ночь, хоть отдохнешь ты как следует... Дай я у стенки лягу.

И прижимаясь к подружке, подумала: «Вот хитрая, отнесла мне страх свой и спит себе посыпоствует...»

КТО СЕКРЕТ ВЫДАЛ

Вспомнила медведица Матрена, что она давно уже не навещала свою подругу — медведицу Авдотью. Собралась и пошла. Совсем, говорят, ослабела Авдотья. Пока жива, хоть проститься надо.

Пришла, поклонилась:

— Здравствуй, Авдотьюшка.

— Кто это здесь? — спросила Авдотья с кровати.

Глядит на Матрену и не узнает ее — слаба глазами стала. Видит — темнеется что-то у порога, а что — не разобрать уж.

— Да кто же это? — спрашивает. — Поближе подойди. Не разглядеть мне издали.

Подошла поближе Матрена. Присела на пенек у кровати, говорит:

— Я это — Матрена. Подруга твоя.

— Чего? — приставила Авдотья лапу к уху.

— Здравствуй, говорю, Авдотьюшка.

— Чего?

И на ухо туга Авдотья стала. Кричит ей Матрена, во всю мочь медвежью кричит, берлога даже шатается, а Авдотья чуть слышит.

— Что нового в лесу? — спрашивает.

— Все новое, — кричит ей на ухо Матрена. — Сына женила. Сама замуж собираюсь.

— Чего?..Погромче кричи, не слышу.

— Замуж, говорю, собираюсь, — ревет на весь лес Матрена.

— За кого же?

— Секрет.

— Чего?

— Секрет, говорю. Не разболтаешь?

— А когда я твои секреты выбалтывала?

— Это верно, — согласилась Матрена, — никогда. За медведя Аввакума замуж иду.

— За кого?

— Медведь Аввакум на мне женится.

— Аввакум?.. А он что ж, свататься уже приходил?