Как мы читаем. Заметки, записки, посты о современной литературе

Василий Ширяев О дерзости, «Кодексе критика» и сокрытии отсутствия [167]

Михаил Гундарин великолепно написал про передвижение границ по Рымбу. Не задал он только последний вопрос: как передвижники литературных границ относятся к передвижению границ вовне? Если ты в литературе границы передвигаешь, то – Косово, Крым, Приднестровье, – и, вероятно, поддерживаешь шотландских сепаратистов, а?

В своей телесности, Галина Георгиевна, вы вольны, а вот как быть с телесностями коллективными? Вот вы согласны вернуть мадьярам Трансильванию? Или пепел графа Дракулы стучит в наших сердцах?

Актуальное стихотворение строится так же, как легенда «перемещенного лица» и соискателя грин-карты. Он одновременно границу передвигает и переходит ее. Как сие возможно? А надо просто нести границу в себе. Чтоб создать персональное гетто.

Гетто будет называться поэтикой. Лоер, который помогает обмануть иммиграционную службу, – куратором.

Анна Голубкова недавно провела конференцию «Дерзость и бескомпромиссность в литкритике». Главную контроверзу – в просторечии «вилы» – оппоненты нащупали конкретно. Переходить на личности имеет смысл настолько, насколько личность писателя выражена в тексте. Если написала Галина Рымбу, то отчего бы остальным не включиться в обсуждение.

Личность – понятие, извините мой французский, диалектическое. У кого-то (да чего греха таить – у всех) сложные отношения с собственной личностью. Андрей Белый, например, любил хвастаться: «У меня – нет личности». Отсутствие личности в тексте тщательно скрывается и логично переходит в прочую телесность.

Был хороший итальянский фильм «Гоморра», про бытовую коррупцию. Лица там почти не показывались, да и, в общем, ничего не выражали, а вот руки и затылки – это да! Руки и затылки были очень выразительны. Руки считали деньги, а затылки потели.

Сокрытие отсутствия мы видим у лидеров нашей критики: Юзефович и Кузьменкова. Которые вскоре, я надеюсь, сольются в коллаборации. Это ведь бизнес, ничего личного.

Дискурсы наши велики и обильны, а порядка в них нет.

Слово «дерзость» увело немного в психопатологию творчества. Психопатология творчества – дело темное.

Я думаю, мы плохо поняли предложение Евгения Никитина. Дежурно-узко. Он же не просто кодекс предложил.

Никитин дело говорит. Надо расширить жанровую палитру критики. Не только унылый монологизм статьи. Фельетон, диалог, беседа с критиком, кодекс, манифест, плач, панегирик, акафист, верлибр.

Я сперва не очень понял вектор выступления Антона Очирова. Он многовато истратил на демонстрацию незаинтересованности.

Но потом до меня дошло.

Игорь Дуардович своей репликой о «правильно обидеться» всю предбудущую истерику дезавуировал.

Поэтому Антон Очиров импровизировал критический верлибр в прямом эфире.

Константин Комаров сказал за «искренность». Которая все оправдает и все спишет.

Я позволю себе усомниться в словах маэстро.

Мы не рассмотрели следующие расклады, когда:

1. Дерзость входит в клинч с искренностью.

Дерзость зачастую – не от искреннего возмущения, а вполне напускная, продуманная стратегия. Это понятно.

Я могу ругать, потому что:

а) мне заплатили;

б) не люблю автора целиком: лицо его не люблю, манеру речи, собаку его не люблю и котов его;

в) завидую (ну и внутренне восхищаюсь). А снаружи ругаю;

г) просто люблю ругаться.

И в каком случае моя эмоция искренна?

Во всех и ни в одном.

2. Искренность может быть весьма неадекватной.

Если я напишу, что перенапряженный стиль Бердяева связан с его патологической болтливостью и нервным тиком, и когда у него вываливается язык – он тире ставит. Это будет переход на личности?

У вас есть видео Бердяева? Это действительно так?

Евгений Никитин действует согласно собственной инструкции восьмилетней давности «Апология травли». То ли он рекламирует таким образом свои старые тексты, то ли он восемь лет назад написал пародию на себя нынешнего. Такое часто бывает в жизни.

«В этот момент ему даже разрешается чувствовать то, что мог бы чувствовать действительно травимый писатель, – горечь обиды и сладость правоты, величие попранного достоинства и наслаждение от праведной мести (по ситуации). И все это – без неудобств, которые сопровождали бы реальную травлю: литераторов не песочат на Съездах, не костерят в газетах, не говоря уже о физических неудобствах, которые сопровождали бы ссылку в Сибирь или ГУЛАГ. Как сказал бы Жижек, травля в «Фейсбуке» – это «кофе без кофеина»[168].

Держитесь, Женя, я вас сейчас хвалить буду. Я понимаю, что для вас сейчас важнее буллинг, инвективы и инсинуации. Поднабрать виктимного капиталу. Но – «я старик прямой».

Перечел вашу Stand-up Lyrics. Вы же классные фельетоны писали про Анкудинова и Кузьмина! И стихи ваши – как проза Голявкина. Но я понимаю, фельетон – это неуважаемый жанр. Женя, идите в стендап.

Идея же про «Кодекс критика» – очень хорошая. Я тут набросал. Настоящий критик должен быть способен в любой момент:

1. обругать то, что ранее хвалил, и наоборот;

2. написать разгромную критику на самого себя;