Тут ведь есть и прагматика. Например, занимающий многих вопрос о ценности высказывания в литературных битвах – и для того, кто высказался, и для того, о ком высказались. Он разрешается просто. Есть высказывание – пустое сотрясение воздуха, дешевый треп, и есть высказывание-поступок. А я совершаю поступок, если принимаю на себя ответственность за него и за его последствия. Вот наиболее достойная позиция при участии в любом споре, в том числе и литературном: «Я должен иметь долженствование по отношению ко всему, каково бы оно ни было и в каких бы условиях ни было дано, я должен поступать со своего единственного места, хотя бы внутренне только поступать»[170]
. Нет долженствования, нет ответственности – лучше молчать, потому что сказанное будет просто ничтожным. Недействительным по самой своей сути!А вот написанное Бахтиным как будто о высказываниях в социальных сетях: «Не содержание обязательства меня обязывает, а моя подпись под ним, то, что я единожды признал, подписал данное признание»[171]
. Моя авторизация текста – признаваемый мной самим факт авторства – может быть важнее содержания высказывания. Сетевые анонимы, отказываясь от своего имени, то есть своей ответственности за высказывание, отказываются и от ценности его содержания. Кто же теперь примет их всерьез!Возможно, самым главным вопросом остается, так сказать, источник ответственности. Про «ребячливую» литпублику разговора нет. Но достаточно ли даже вполне сформированных нравственных норм индивидуума, чтобы понимать меру своей ответственности и совершать поступки в соответствии с ней? Ответы могут быть разными. Я все же полагаю, что для полноценного поступка необходимо сверяться и с «внешними», «объективными» нормами ответственности. В случае если твое высказывание-поступок лежит в сфере литературной критики – с ее социальным предназначением.
Ведь литературная критика есть социальный институт, и предназначение ее отнюдь не в том, чтобы быть суммой индивидуальных «вольных» высказываний. Как размышление о глубинной природе своего поведения необходимо, полагаю, для самопознания каждому человеку, так и литкритика может служить инструментом самопознания для всего социума. Потому что, при всех своих падениях, литература остается духовным продуктом высшего уровня – и, говоря о ней, мы говорим о духовном (высшем, в отличие от материального) состоянии общества. Такова и русская критическая традиция.
Насколько это реально сегодня – познавать общество через литературу? Где взять необходимые инструменты, как проверить их точность? Наконец, кто сможет стать заказчиком этой сложной работы, какие институты – или мы делаем заказ себе сами? Вот, как представляется мне, настоящая тема для дискуссий (а не то, просто плох или вовсе ужасен очередной премиальный список). Думаю, об этом нельзя не размышлять всякому, кто участвует в литературных дебатах, то есть высказывается, свершает действие, по Бахтину, «из себя». Ведь – закончу цитатой – «жить из себя не значит жить для себя, а значит быть из себя ответственно участным»[172]
.Роман Сенчин
О лучах света для обиженных, уверенных, что наша современная литература – дерьмо
Что ж, в который раз сработало – повторяй как заклинание: «Литературная критика у нас глубоко спит, критика умирает», – и она проснется, оживет, зашевелится. Да, проснулась и зашевелилась. И не знаешь, обрадоваться или ужаснуться.
Нет, в любом случае – хорошо. Без движухи нет жизни, пусть даже жизни уродов. А любая жизнь лучше смерти.
Правда, литературной критикой проснувшееся назвать сложно. Проснулось действительно нечто уродливое, притом злобное и неумное. Но изучать нужно и такое…
Наверняка вызову раздражение, вновь (как и во многих предыдущих заметках) оглянувшись. Вспоминается самое начало нулевых, когда литературную критику буквально хоронили. Знаковым стал заочный круглый стол, проведенный журналом «Знамя» в конце 1999 года, который назывался «Критика: последний призыв». Высказывания большинства участников – ведущих критиков того времени – были более чем пессимистическими: вот уйдем мы, и критика кончится.
Спустя почти двадцать лет «Знамя» собрало круглый стол под тем же названием. На сей раз настрой был получше, впрочем, суждения о критике изменились, помельчали, что ли. «Пишем, продолжаем писать» – такой лейтмотив-полушепот. Еще про изменившийся формат… Двадцать лет назад критики говорили громче, отчаянней. Они, тогдашние, привыкли, что их слышат и слушают. Вернее, слышали и слушали до последнего времени, и вот перестали – как показалось им, критика стала не нужна. Отсюда и «последний призыв», а там – пропасть, конец всему.
В круглом столе 2019-го участвовали критики разных возрастов, с разным сроком пребывания в профессии. Но все они привыкли, что их или не слышат и не слушают вовсе, или слышат и слушают единицы.