Как мы делали реформы. Записки первого министра экономики новой России

Нападки на экономический курс правительства со стороны людей типа Хасбулатова и Руцкого были неприятны и мешали работать. Но по-настоящему обидным было то, что наши действия были встречены критикой и со стороны ряда профессиональных экономистов старшего поколения, которых мы искренне уважали. В своих статьях и интервью тех месяцев некоторые наши старшие коллеги (в основном из Академии наук) начали намекать на то, что решения, принимаемые командой Гайдара, нуждаются в более компетентной проработке и что вообще проведение реформы доверено не лучшим специалистам. Конкретные упреки были обычно несправедливы. За ними угадывалась откровенная ревность и профессиональная зависть. Ряд этих ученых, как, например, Абалкин, Петраков, Арбатов, Ситарян, заняли при Горбачеве видные места официальных советников и консультантов, а Леонид Иванович Абалкин был даже заместителем председателя Правительства СССР, причем отвечавшим именно за экономическую реформу. Но предложить серьезную комплексную программу реформирования катившейся в пропасть советской экономики они не сумели. Увы, их советы не помогли избежать экономического краха Советского Союза, но желание оказывать влияние на экономическую политику сохранилось. Удивительно, что эта ревность мучила матерых академиков все 90-е и последующие годы. Многие известные представители советской академической науки так и остались не востребованы жизнью и руководством страны. Слишком далеки были их взгляды от жизненных реалий нарождавшейся рыночной экономики. Годы занятий развитием марксизма-ленинизма, критикой «буржуазных теорий», на худой конец – некими абстрактными теориями и моделями не прошли даром. Справедливости ради нужно сказать, что есть и другие примеры. Много лет активно работали с правительством и даже в правительстве профессор Евгений Григорьевич Ясин, академики Абел Гезевич Аганбегян, Станислав Сергеевич Шаталин, Евгений Максимович Примаков и некоторые другие представители старшего поколения экономистов.

Больше всего в позиции старших товарищей уязвляло нас то, что зачастую их критические высказывания были попросту несправедливы и представляли нашу позицию в заведомо искаженном виде. Помню, в то время Петр Авен был настолько раздосадован несправедливостью этих упреков, что опубликовал в конце февраля 1992 года большую статью в «Независимой газете», в которой как бы от имени всей команды Гайдара дал ответ нашим критикам в лице академиков Николая Петракова и Олега Богомолова, написавших очередную критическую по содержанию и довольно злобную по форме статью. Петр достаточно откровенно сказал то, что мы думали о причинах их критических замечаний в наш адрес. Пока мы были еще учениками, писал Авен, к нам относились с большим уважением, чем когда мы вошли в правительство. Во всяком случае, тогда никто из старших товарищей не подозревал нас в некомпетентности. Более того, нас в качестве самых лучших оставляли в аспирантуре, посылали на стажировки, в соавторстве с нами писали серьезные работы. А теперь вдруг стали выставлять чуть ли не эдакими недоумками, увлекшимися какими-то завиральными идеями и никого не желающими слушать. Что ж, делал он вывод, все понятно: некоторая невостребованность наших вчерашних учителей привела к тому, что у части из них появилась естественная человеческая обида. И дальше уже по пунктам отвечал на целый ряд упреков, выглядевших довольно странными в устах серьезных экономистов. Я вспомнил об этой статье Петра Авена не потому, что подобной полемикой с нашими критиками мы надеялись убедить их в своей правоте. На этот счет мы не заблуждались, но и отмалчиваться считали себя не вправе, хотя времени на теоретические дискуссии у нас было немного. Слишком тяжелой была ситуация в стране.

С появлением в это время целой серии новых критических выступлений того же Николая Петракова, моего бывшего учителя Юрия Яременко, академика Георгия Арбатова и некоторых других становилось все очевиднее, что разногласия наши отнюдь не сводятся к разному пониманию каких-то конкретных деталей реформы или к спорам по поводу последовательности предпринимаемых шагов. Речь шла о другом.

Нас обвиняли в том, что, опираясь на мировую науку и международный опыт рыночных реформ, мы якобы забываем об уникальности российских условий. А мы были убеждены, что призывы наших оппонентов к поиску сугубо российских путей реформирования экономики попросту прикрывают их собственную растерянность и объективно ведут лишь к углублению кризисной ситуации. Что же касается упреков в копировании нами чужого опыта и игнорировании российской специфики, то это было явным искажением нашей позиции. Напротив, все наши действия были продиктованы конкретными обстоятельствами, сложившимися к тому времени в российском обществе и экономике, и отсутствием каких-то иных реальных вариантов выхода из кризиса, чего как раз не хотели видеть многие противники нашего курса. Отмечу, что международный опыт перехода от планово-административной экономики советского типа к рыночной вообще был, мягко говоря, невелик.