Как мы делали реформы. Записки первого министра экономики новой России

Говорил я и о том, что отчасти мы сами виноваты в кризисе неплатежей. Виноваты не потому, что освободили цены и вообще начали реформу, а тем, что крупнейшим должником в стране является бюджет, который задолжал бюджетным организациям: здравоохранению, армии, науке. Они, в свою очередь, должны предприятиям, которые поставляют им продукцию, задерживают зарплату своим сотрудникам. Те, соответственно, не предъявляют платежеспособный спрос на произведенные товары. Правда, это была в основном не наша вина. Верховный Совет не утвердил нам бюджет на 1992 год, и по закону мы могли финансировать расходы лишь в пределах, утвержденных ранее для I квартала 1992 года. При тогдашней высокой инфляции этого было явно недостаточно. В результате к моменту интервью бюджет задолжал предприятиям порядка 150–170 миллиардов рублей.

Вспоминаю об этом неслучайно, поскольку сходная проблема была характерна для всех 90-х, да и для последующих годов. Разница в том, что если в 92-м правительство само инициировало во многом цепочку неплатежей, поскольку не имело утвержденного бюджета, то в дальнейшем ситуация была иной. Бюджет утверждался, но откровенный популизм Госдумы при недостаточном сопротивлении ему со стороны правительства приводил к принятию нереалистичного, плохо сбалансированного по доходам и расходам бюджета. Как следствие, недополучая запланированные доходы, бюджет не финансировал и заложенные расходы, вновь рождая по цепочке хозяйственных связей проблему неплатежей в экономике. Она, в свою очередь, приводила к сокращению доходов бюджета из-за снижения собираемости налогов. И так продолжалось хождение по порочному кругу. Это еще раз иллюстрирует, насколько опасны необоснованные компромиссы в экономической политике. Урок актуальный и для сегодняшней ситуации.

Говорил я в цитируемом интервью и о том, под чем могу подписаться и сейчас: что проблему неплатежей не решить без структурной перестройки экономики и повышения финансовой ответственности предприятий, в том числе и через процедуру банкротств. Нужно было официально обанкротить несколько предприятий, чтобы все поняли, что просто так никто их спасать не будет, говорил я тогда в интервью. «Мегаполис-Экспресс» цитировала и какое-то другое мое высказывание, про которое я, честно говоря, не помню, было ли оно на самом деле или редакция приписала мне его исходя из смысла моей позиции. Я якобы сказал: «Нам не нужны великие потрясения, нам нужен десяток показательных банкротств». Отмечу, что банкротство – один из наиболее рациональных и цивилизованных инструментов очищения экономики от нежизнеспособных хозяйственных единиц. Именно поэтому Закон о банкротстве был разработан нами в приоритетном порядке.

Нам постоянно приходилось отбиваться от активного вмешательства парламента в работу исполнительной власти. Верховный Совет в это время поставил в свою повестку дня вопрос о снижении размера некоторых налогов, в частности налога на прибыль и НДС, одновременно требуя от правительства выделения дополнительных средств на социальные программы.

В этом смысле компромиссное совместное решение по льготным кредитам отвело еще большую беду. В том же газетном интервью я сказал по поводу регулярных финансовых претензий парламентариев: «Полгода мы балансируем экономику под давлением политики. Если парламент настоит на своем, нас уже ничто не сохранит от гиперинфляции. Парадокс в том, что, принимая популистские решения, депутаты думают, что обезопасят себя. На самом деле они роют могилу всем…» Далее я предупреждал депутатов, что подобный способ свержения правительства приведет и к свержению парламента, и к падению президента. «Весь мировой опыт показывает, что гиперинфляция кончается диктатурой», – сказал я. И добавил, что недовольство общества становится таким, что чисто экономически ситуацию не успевают разрешить. Тогда приходят другие люди, с совершенно другими методами.