Как мы делали реформы. Записки первого министра экономики новой России

Мы понимали, что нам предстояло принять уйму непопулярных решений, из-за которых на нас наверняка должен был обрушиться гнев народа за все издержки реформы. И именно поэтому, чтобы никто из критиков не мог обвинить нас в личной корысти, по инициативе гайдаровской команды было официально принято подобное решение.

Все было обставлено очень серьезно. На заседании каждый член правительства должен был встать и подтвердить принимаемое обязательство лично. Ельцин, хорошо помнивший сложную и разветвленную систему привилегий партийного и советского аппарата, был искренне поражен нашей инициативой, но полностью ее поддержал, хотя в душе, возможно, и иронизировал. Он быстро вошел в роль. В процессе обсуждения был забавный эпизод, когда встал смущенный министр иностранных дел Андрей Козырев и сказал: «Как же мне быть? Мы с матерью квартиры меняем, съезжаемся» (в проекте постановления было записано, что никто из нас не должен переезжать в новую квартиру: где жил до назначения, там пусть и остается до ухода!). Козырев чуть не плачет: мол, я же не получаю новую квартиру, а только с мамой съезжаюсь. И тогда Борис Николаевич, которому порой было свойственно этакое политическое кокетство, с пафосом изрек: «Ну, Андрей Владимирович, вы уж решите, что для вас важнее: с мамой съезжаться или в составе правительства реформ новую Россию строить».

Конечно, кое-какие традиционные удобства у нас были, в основном необходимые для работы. Пожалуй, они исчерпывались скромной казенной дачей и персональной машиной со спецсвязью. Бурбулис даже ездил на ЗИЛе, на который он пересел еще после августа. Позже Ельцин попрекнул его за это в «Записках президента». У всех остальных были обычные «Волги». В отличие от бывших союзных министров никто из нас не имел так называемой «машины для семьи». У меня даже произошел конфликт с моими водителями. Поскольку я работал по 14–16 часов в день без выходных, два моих сменных шофера, работавшие через сутки, заявили, что такой режим им непосилен и они просят перевести их на более щадящую работу. Администрация президента в порядке исключения выделила мне третьего водителя, что было положено только вице-премьерам.

Все это, конечно, было проявлением нашего юношеского максимализма, романтизма и наивности. Тем не менее я вполне искренне могу гордиться, что, став министром и перестав им быть, я еще долго жил все в той же квартире, в которую вселился до прихода в правительство. Личная машина у меня была и раньше. Это было старое «Вольво» 1978 года выпуска, привезенное незадолго до того из Германии. Я купил его, когда читал там лекции в университете. Сильно потрепанное авто стоило столько же, сколько и билет на самолет до Москвы. Когда пришла пора возвращаться, я на билете сэкономил, а приехал на машине.

Я вообще ушел из министерства беднее, чем пришел в него. До правительства я был довольно известным ученым. Меня часто приглашали читать лекции в России и за рубежом, выходили многочисленные статьи и книги, за которые платили неплохие гонорары. Оклад министра, даже с учетом того, что я единственным из гражданских министров получал солидную персональную надбавку за секретность, поскольку отвечал за оборонный заказ, рос намного медленнее инфляции. Зато за время работы в правительстве я сильно прибавил в весе – к сожалению, не только в политическом, но и в физическом смысле. Служебная машина, многочасовое сидение и еда по расписанию (хотя официантки очень ценили, что я, в отличие от прежнего начальства, ходил в общую столовую, а не требовал обед в кабинет) сделали свое черное дело.

Однажды через много лет я давал интервью по поводу очередной инициативы власти по борьбе с коррупцией. Закончив интервью и выключив диктофон, милая девушка-журналистка спросила: «Андрей Алексеевич, уже без записи скажите как на духу, хотя бы раз соблазнились на что-нибудь эдакое?» Я искренне ответил, что ни разу взяток не брал. А потом пошутил, что сейчас об этом очень жалею, чем вызвал у журналистки гомерический хохот. Успокоившись, она сказала: «Вот теперь верю».

Если серьезно, то меня критиковали за многое, но, слава Богу, никогда даже злейшие враги не обвиняли в коррупции. Я прочитал как-то в газете, что иностранцы, а потом и наши, за глаза называли меня «господин Нет». Думаю, конечно, не только за отклонение подношений, но и за проведение жесткой финансовой политики, отказы в необоснованном финансировании, льготах. И это, честно, грело душу. Замечу, что если вы не берете взяток, то вам рано или поздно перестают их предлагать. Видимо, информация у лоббистов поставлена неплохо.

А шутка была горькой. Уже уйдя из правительства, я узнал, что не все мои коллеги были идеально чисты до конца. Могу, однако, сказать, что я на все сто процентов уверен в кристальной честности одного человека – Егора Гайдара.