Как мы делали реформы. Записки первого министра экономики новой России

Встретившись впервые с Песковым, я увидел перед собой крупного, весьма энергичного мужчину лет пятидесяти пяти, действительно энтузиаста (я бы даже сказал, фанатика) своего предприятия, полностью ассоциирующего себя с заводом, который он возглавлял к тому времени уже около пятнадцати лет. Это вообще был вечный строитель, постоянно что-то расширявший, возводивший и реконструировавший на своем предприятии, горячо и искренне болевший за судьбу его почти пятидесятитысячного коллектива. И вместе с тем находившийся в подчинении Пескова гигантский завод-монополист являлся производителем весьма низкокачественной техники. А директор никак не хотел понять, что государство не может бесконечно расходовать огромные средства на ее приобретение и почти бесплатную раздачу селу. Многотонные ростовские комбайны так утаптывали почву, что разрушали плодородный слой. К тому же они постоянно ломались. Опытные аграрии рассказывали мне, что в советские времена старались всегда получить технику в двойном количестве. Потом второй комбайн почти сразу разбирали на запчасти для обеспечения жизнедеятельности первого. Тем не менее полное отсутствие конкуренции этим машинам всегда обеспечивало им надежный сбыт, обычно за счет бюджета. Руководство «Ростсельмаша» привыкло к гарантированной финансовой стабильности своего предприятия. Даже в тех случаях, когда хозяйства отказывались брать комбайны ростовчан, государство оплачивало их продукцию, а затем чуть ли не по разнарядке, как правило в счет невозвратного кредита, распределяло ее аграриям сверху.

Конечно, были объективные причины подобного печального состояния нашего сельхозмашиностроения. Лучшие сорта металла, современные пластмассы и другие качественные материалы шли в оборонку. В этом смысле производителям комбайнов доставались как бы объедки от пирога, поглощаемого ВПК. В централизованной системе государственного распределения ресурсов сельхозмашиностроение всегда было одним из замыкающих звеньев. В итоге конструкторы сельхозтехники утрачивали стимул к применению каких-то прогрессивных решений с использованием конструкционных пластмасс, алюминиевых сплавов, других современных материалов, к совершенствованию технологического процесса. Они все равно были нереализуемы на практике, и новые модели ставились на производство уже морально устаревшими. В результате с конвейеров ростовского завода сходили тяжеловесные, неуклюжие монстры, способные проработать в нормальном режиме не более трех недель. Как правило, их хватало на 10–12 дней эффективной работы на уборке урожая. Потом они нуждались в капитальном ремонте. Обычно лишь треть всех комбайнов продолжала работать на второй год, а две трети разбирались на запчасти или просто выбрасывались в утиль и сдавались на металлолом.

И когда, будучи вынужденными жить по средствам, мы отказались от масштабных централизованных закупок этой техники, произошла катастрофа. Хозяйства, предпочитая импортные машины или просто не имея средств, перестали покупать ростовские комбайны, и завод встал. Проблема была не только в необходимости усовершенствовать производство самого «Ростсельмаша», но и в его зависимости от часто некачественных и нерегулярных поставок смежников.

Поставки моторов, приходивших до этого с Украины, постоянно были на грани срыва. Навесные конструкции, поступавшие из Тулы, были плохого качества. Поэтому «Ростсельмаш» собирался строить собственное моторное производство, собственный завод для изготовления всяких жаток и веялок. И на это нужны были деньги. А за всем этим стояла судьба пятидесяти тысяч работающих и их семей.

Однажды случился казус. В очередной раз появившись в моем кабинете, Песков раскатал на длинном госплановском столе огромный рулон бумаги и начал излагать свои строительные прожекты, демонстрируя многочисленные заводские стройки, под которые ему необходимы деньги. И получилось так, что первый же объект, в который я ткнул пальцем, выясняя, что́ там будут строить, оказался лечебно-трудовым профилакторием. Я возмутился: нечего тратить государственные деньги на лечение алкоголиков. Он покорно согласился, свернул свой рулон и ушел, а через неделю появился вновь с таким же рулоном. Я уже целенаправленно ткнул пальцем в тот же квадратик на плане. Песков, нисколько не смущаясь, пояснил, что теперь это не ЛТП, а клуб для рабочих. У него шла вечная стройка. Пришлось жестко объяснять, что и на клуб в тощем бюджете страны сейчас денег нет и в ближайшем будущем не предвидится. Добивался Песков и включения его завода в немецкую кредитную линию «Гермес», в рамках которой хотел получить кондиционеры, а кроме того, еще какие-то колпаки для фонарей и тому подобную ерунду, которую вполне можно было заказать на каком-либо российском заводе. Естественно, пришлось его запрос серьезно порезать, хотя кое-что для освоения очередной модели «Дона» он получил.

В один прекрасный день я включаю телевизор и вижу, что Песков ходит с Ельциным по полю и демонстрирует ему и его команде свой комбайн.