Как мы писали роман

We had been discussing the subject with reference to our hero.	Мы обсуждали этот вопрос применительно к нашему герою.
It had been suggested by Brown as an unhackneyed idea, and one lending itself, therefore, to comparative freshness of treatment, that our hero should be a thorough-paced scamp.	Браун высказал оригинальную мысль, которая позволила подойти к теме по-новому: он предложил сделать нашего героя законченным мерзавцем.
Jephson seconded the proposal, for the reason that it would the better enable us to accomplish artistic work.	Джефсон стал вторить Брауну, утверждая, что это предложение позволит нам создать подлинно художественный образ.
He was of opinion that we should be more sure of our ground in drawing a villain than in attempting to portray a good man.	Он придерживался того мнения, что нам легче описать злодея, чем пытаться дать портрет порядочного человека.
MacShaughnassy thirded (if I may coin what has often appeared to me to be a much-needed word) the motion with ardour.	Мак-Шонесси поддакнул Джефсону, и тоже поддержал это предложение.
He was tired, he said, of the crystal-hearted, noble-thinking young man of fiction.	Ему, по его словам, надоели неизменно фигурирующие в романах молодые люди с кристально чистым сердцем и благородным образом мыслей.
Besides, it made bad reading for the "young person." It gave her false ideas, and made her dissatisfied with mankind as he really is.	Кроме того, не надо писать специально "для юношества": у молодых людей создается превратное представление о жизни, и они переживают разочарование, узнав человечество таким, каково оно есть на самом деле.
And, thereupon, he launched forth and sketched us his idea of a hero, with reference to whom I can only say that I should not like to meet him on a dark night.	Потом Мак-Шонесси принялся излагать нам свое представление о герое, - о последнем я могу только сказать, что не хотел бы встретиться с ним с глазу на глаз темной ночью.
Brown, our one earnest member, begged us to be reasonable, and reminded us, not for the first time, and not, perhaps, altogether unnecessarily, that these meetings were for the purpose of discussing business, not of talking nonsense.	Браун, единственный из нас троих, кто принимал все всерьез, попросил нас сохранять благоразумие и напомнил (не в первый раз и, быть может, не без оснований), что целью наших встреч было обсуждать дело, а не болтать глупости.
Thus adjured, we attacked the subject conscientiously.	Получив нагоняй, мы не шутя принялись за дело.
Brown's idea was that the man should be an out-and-out blackguard, until about the middle of the book, when some event should transpire that would have the effect of completely reforming him.	Предложение Брауна заключалось в том, что наш герой должен быть отпетым негодяем примерно до середины книги, когда произойдет некое событие, в результате которого он в корне изменится.
This naturally brought the discussion down to the question with which I have commenced this chapter: Does man ever reform?	Это, естественно, привело нас к обсуждению вопроса, с которого я начал главу: может ли человек измениться к лучшему?