Как мы писали роман

I have known a Harley Street doctor to develop at forty-eight a sudden and overmastering passion for switchbacks, and to spend every hour he could spare from his practice at one or other of the exhibitions, having three-pen'orths one after the other.	Я знал одного врача, жившего на Харли-стрит. В сорок восемь лет он внезапно воспылал непреодолимой страстью к американским горам и все свободное от посещения больных время проводил около этих аттракционов, совершая одну трехпенсовую поездку за другой.
I have known a book-reviewer give oranges (not poisoned ones) to children.	Я знал литературного критика, который угощал детей апельсинами (притом, заметьте, не отравленными).
A man is not a character, he is a dozen characters, one of them prominent, the other eleven more or less undeveloped.	В каждом человеке таится не одна какая-нибудь личность, а целая дюжина. Одна из них становится главной, а остальные одиннадцать остаются в более или менее зачаточном состоянии.
I knew a man once, two of whose characters were of equal value, and the consequences were peculiar."	Однажды я встретился с человеком, у которого было две одинаково развитые личности, и это привело к самым необыкновенным последствиям.
We begged him to relate the case to us, and he did so.	Мы попросили Мак-Шонесси рассказать нам эту историю, и он согласился.
"He was a Balliol man," said MacShaughnassy, "and his Christian name was Joseph.	- Это был человек, учившийся в Оксфорде и принадлежавший к колледжу Баллиол, - начал он. - Звали его Джозеф.
He was a member of the	Он состоял членом клуба
'Devonshire' at the time I knew him, and was, I think, the most superior person I have ever met.	"Девоншир", держался страшно высокомерно и издевался надо всем.
He sneered at the _Saturday Review_ as the pet journal of the suburban literary club; and at the _Athenaeum_ as the trade organ of the unsuccessful writer.	Он издевался над "Сатердей Ревью", называя его любимой газетой пригородных литературных клубов, а журнал "Атенеум" он окрестил профессиональным органом писателей-неудачников.
Thackeray, he considered, was fairly entitled to his position of favourite author to the cultured clerk; and Carlyle he regarded as the exponent of the earnest artisan.	Он считал, что Теккерей вполне заслужил славу любимого писателя мелких конторских служащих, а Карлейль, по его мнению, был только добросовестным ремесленником.
Living authors he never read, but this did not prevent his criticising them contemptuously.	Современной литературы он не читал, что не мешало ему критиковать ее и относиться к ней с пренебрежением.
The only inhabitants of the nineteenth century that he ever praised were a few obscure French novelists, of whom nobody but himself had ever heard.	Из всех писателей девятнадцатого века он ценил только нескольких французских романистов, о которых никто, кроме него, ничего не слыхал.
He had his own opinion about God Almighty, and objected to Heaven on account of the strong Clapham contingent likely to be found in residence there.	Он имел свое собственное мнение о господе боге и заявлял, что не хотел бы попасть на небо потому, что там наверняка засели все клефемские ханжи и святоши.
Humour made him sad, and sentiment made him ill.	От юмористических произведений он впадал в тоску, а от сентиментальных - заболевал.