Как мы умираем 1

енты проводят во сне и иногда погружаются в кому, не приходя в сознание. Вы понимаете меня? Сказать по-французски?

– Non («Нет», фр.), я понимаю. Не приходят в сознание, кома, oui («Да», фр.).

Она похлопывает его по руке, чтобы подтвердить свои

слова.

– Если пациенты не приходят в сознание большую часть

дня и не могут принимать лекарства, мы находим другие

способы ввести их, чтобы быть уверенными в том, что им

комфортно. Consoler toujours? («Понимаете?», фр.)

«Время остановиться», – думаю я, удивленная тем, сколько он ей рассказал. Но он продолжает, глядя ей прямо в глаза.– Пациенты проводят больше времени во сне, меньше –

наяву. Иногда нам кажется, что они спят, находятся без сознания. А когда просыпаются, говорят, что хорошо выспа-лись. Кажется, они сами не замечают, что были без сознания.

И так, ближе к концу жизни человек почти все время просто в бессознательном состоянии. Затем меняется его дыхание: оно то медленное и глубокое, то прерывистое и быстрое, потом замедляется и полностью останавливается, без резких

болей в конце. Без осознания того, что вы умираете, без паники. Очень мирно, спокойно…

Она наклоняется к нему, берет его руку и подносит к губам, с большим почтением целуя ее.

– Важно помнить, что это не то же самое, что сон, – говорит он. – По сути, если чувствуете, что нуждаетесь во сне, значит, имеете силы и проснуться. Быть в бессознательном

состоянии – не то же самое. Вы даже не заметите, как это

произойдет.

Он делает паузу и смотрит на нее, а она – на него. Я смотрю на них. Наверное, мой рот открыт, и, возможно, я плачу. Мы молчим. Плечи Сабин расслабляются, она садится

на подушки, закрывает глаза и делает глубокий медленный

вдох. Затем берет его руку, трясет, будто это игральные кости, и, глядя ему в глаза, говорит простое «Спасибо». Закрывает глаза. Кажется, мы можем идти.

Умирание, как и рождение, уникально от человека

к человеку и вместе с тем объединяет всех нас. Зная

истории других, мы узнаем себя.

Мы втроем уходим в офис. Главврач говорит: «Возможно, это самое главное, что мы можем дать нашим пациентам.

Немногие из них видели смерть. Большинство представляет

ее как нечто пугающее и мучительное. Мы можем рассказать

им о том, что видим, и убедить, что их семья не столкнется с

чем-то ужасным. Я никогда не привыкну к этому разговору, хотя он всегда помогает пациенту узнать больше и меньше

бояться».

Взглянув на мой измятый платок, он предлагает: «Может, чашку чая?» Я сбегаю, чтобы заварить чай и вытереть слезы, и думаю о том, что только что увидела и услышала. Рас-

сказанное им – именно то, что мы видим, когда пациенты

умирают. Я никогда не рассматривала это как некие симптомы смерти и была удивлена, что мы можем говорить об этом

с пациентом. Я пересматриваю все свои неверные представления о том, что люди могут перенести: убеждения, которые полностью перевернулись в моем недоверчивом, испу-ганном сознании во время этого разговора; не позволившие

мне быть столь смелой, чтобы рассказать Сабин всю правду. Я почувствовала внезапное волнение. Действительно ли

в моих силах дать пациентам душевное спокойствие в конце

их жизни?

Эта книга о том, как я училась замечать те самые симптомы, о которых главврач нашего хосписа рассказывал Сабин много лет назад. Следующие 30 лет моей клинической

практики подтвердили все сказанное им. Я использовала его

слова, адаптированные под себя, сотни, может быть, ты-сячи раз, чтобы утешить таких же пациентов, как Сабин.

И сейчас я записываю истории, иллюстрирующие последнее

путешествие, чтобы все, кто столкнется со смертью, могли найти в них утешение. Потому что в конечном счете это

истории о каждом из нас.

Маленькая танцовщица

Траектория угасания по мере приближения к смерти всегда различна. Однако часто это угасание наступает постепенно – энергии становится меньше с каждым годом, месяцем и даже неделей. Все ближе к концу – с каждым днем, и

это знак того, что времени остается совсем мало. Время

уходить. Время сказать все, что не успел.

Иногда происходит неожиданный подъем энергии перед

самым концом, что-то вроде лебединой песни. Часто это