Как на духу

недель мне такой расклад представлялся вполне комфортным.

Я лег на поленницу и заснул. Так продолжалось несколько дней.

Все было бы хорошо, но меня преследовала мысль о маме – она

ведь не знала, что с нами, и я представлял себе ее отчаяние. Я был

основным смыслом ее жизни… и что теперь?

В одно прекрасное утро я проснулся от вздохов и рыданий, открыл глаза и… увидал маму. Она стояла рядом с поленницей

и обливалась слезами. Бедная мама! Как она позднее мне при-

зналась, все эти дни она думала о самоубийстве. Еще бы. О нас

ни слуху, ни духу. По газетам и радио шли сводки Информ-

бюро, а в них сначала «Упорные бои на Невельском направле-

нии», а потом и «…на Великолукском». В переводе на простой

русский язык это означало, что Невель был уже немцами взят, а ее сын и семья сестры попали в руки немцев либо убиты. Что

ей оставалось делать? К счастью, подвернулось предложение

сопровождать в качестве врача ленинградских детей, кото-

рых эвакуировали из города, уже находившегося в опасном

положении. Местом назначения называли Ярославль, и маме

пришло в голову повидаться со своим братом и, может быть, что-то разузнать о нас. Она приняла предложение и укатила

в восточном направлении; их высадили в Тутаевском районе

Ярославской области.

Тутаево – небольшой городок на Волге, около 50 киломе-

тров по реке выше Ярославля. Устроившись на новом месте, мать села на пароход в Ярославль и обнаружила меня в сарае

у своего брата Соломона. Радости не было предела. Побыв

28

Соломоник А.Б. Как на духу

несколько дней в Ярославле, мама забрала меня, и мы прие-

хали в место нахождения детского интерната, который она

обслуживала. В нем были собраны дети работников типограф-

ского центра, на базе которого выпускалась газета «Ленин-

градская правда». Я влился в детский коллектив интерната без

особого труда. Мы не особо подружились, но меня охотно при-

нимали в игры и в другие детские тусовки. Питался я вместе

с остальными, но жил с матерью отдельно в снимаемой нами

комнате. Мама обслуживала не только этот интернат, но все

интернаты детей из Ленинграда, которые были эвакуированы

в Ярославскую область. Так продолжалось и позднее, когда мы

переехали на новое место, но об этом я расскажу особо.

В Тутаево меня ожидал приятный сюрприз. Не помню, каким образом, но до меня дошли сведения, что мой друг

Лёша тоже был эвакуирован и вместе с детьми ленинградских

художников жил неподалеку от Ярославля, в месте, которое

называлось, кажется, Красным Бором. Я немедленно стал

просить маму, чтобы она разрешила мне туда поехать. Она

долго не соглашалась, но потом мне все-таки удалось ее угово-

рить. Я взял у нее немного денег, приехал к дяде в Ярославль, а оттуда взял билет на поезд до Красного Бора. Как позже

выяснилось, это было такое же безрассудное приключение, как побег в Африку, но мне опять повезло. Я доехал до Крас-

ного Бора, сошел с поезда и стал спрашивать, как мне попасть

в интернат, где жили ленинградские дети. Первый же мужик, к которому я сунулся с расспросами, возмутился: «Ты что, малец, охренел? Дотудова двадцать верст, куда ты попрешься

на ночь глядя?» Я был обескуражен и не знал, что ответить.

Тогда он предложил: «Знаешь, что? Пойдем ко мне. Переночу-

ешь, а завтра утром пойдешь со мной. Мне в ту же сторону». Я, разумеется, согласился.

Новый знакомый привел меня к себе в дом, накормил

и уложил спать. Проснулся я рано утром от громкой ссоры.

В соседней комнате спорили мой покровитель и, как я понял, его жена. Она кричала: «Опять ты к своей поблядушке пота-

щился? Иди, но сюда не возвращайся! Придешь, я положу

тебя, как вон того мальца, и все». Я быстро собрался и, выбрав-

шись из дома, сел на завалинке. Вскоре вышел мой покрови-

2. Начало войны 29

тель и пригласил меня внутрь. Мы поели и отправились в путь.

Шли мы много часов, и я представил, в какую передрягу бы

попал, если бы не встретил моего спутника.

Мы пробирались лесом, по бездорожью, и у меня уже под-

кашивались ноги от усталости, когда мой благодетель объявил

привал. Сжевав по изрядному ломтю ржаного хлеба, мы двину-

лись дальше, пока на какой-то поляне не показалась бревенчатая

изба, из которой нам навстречу выбежала прелестная молодая

женщина. Она бросилась в объятия моего спутника, и я понял, почему он решил мне помочь: я стал благовидным предлогом

для его отлучки из дома. Он еще проводил меня немного и пока-

зал дорогу до пионерского лагеря, где располагался интернат для

детей членов Союза советских художников. Публика здесь ока-

залась намного интересней, чем в интернате возле Тутаева.

Лёша принял меня с распростертыми объятиями и пред-

ставил своим приятелям. Мне тотчас же поставили койку

в комнате старших ребят, где я и расположился. Кормили меня

наравне со всеми, с ними же я отправлялся на работу и играл

в волейбол и в футбол. Позабыв счет дням, я даже не подумал

сообщить маме о том, что происходит. Через некоторое время, обеспокоенная моим молчанием, она сама приехала и забрала

меня к себе. Но мы успели обменяться с Лёшей адресами и всю

войну поддерживали переписку друг с другом. Вскоре он уехал