Как на духу

стало скукоживаться и становилось все меньше и меньше.

Помню первый день в первом классе, когда мама отвела меня

в школу, держа за руку. Я шел за ней с замиравшим от нетерпе-

ния и страха сердцем, но все обошлось достаточно прозаично.

Учился я хорошо, без особых срывов или триумфов. Помню

лишь крупную неприятность в первом или во втором классе, когда учительница вызвала маму и пожаловалась на мой пре-

скверный почерк, который было невозможно разобрать. Тогда

на каллиграфию (чистописание) обращали большое внимание, а мой почерк был похож на то, как «курица по листу ходила».

Мама расстроилась и в первый же визит папы попросила его

воздействовать на меня. И он воздействовал, отстегав меня

ремнем. Было не больно, но очень обидно, и я проплакал весь

вечер. Это был единственный раз, когда меня наказали физи-

чески, и я сильно переживал по этому поводу. Но, по-види-

мому, урок подействовал: я приложил некоторые усилия и мой

почерк изменился к лучшему.

10

Соломоник А.Б. Как на духу

Учился я легко, память была как губка. Я впитывал все, что

слышал на уроках, и мне не приходилось тратить много вре-

мени на приготовление домашних заданий. Дело облегчалось

тем, что, имея сильную близорукость (видимо, из-за постоян-

ного чтения), я сидел на передней парте. До выпускного деся-

того класса я не помню себя проводящим за домашними зада-

ниями более четверти, максимум получаса. Но отметки я имел

хорошие, а в конце года обычно получал Похвальную грамоту.

Одна из них у меня сохранилась. Привожу ее снимок не ради

хвастовства, но чтобы показать, что это такое. И содержание

и оформление ее отражают дух той эпохи. Вот она: Школазанималаменяне толькоурокамии домашнимизада-

ниями, были еще внеклассные мероприятия, прием в пионеры, влюбленности и товарищества. Но все это проходило для меня

неглубоко и безболезненно – эмоции сохранялись для двора

и для нескончаемого чтения. Отчетливо вспоминается лишь

драматический кружок, куда я попал уже в шестом классе. Там

поставили пьесу по книге Дюма «Двадцать лет спустя». Кто-то

из старшеклассников создал по роману сценическую версию: набрали исполнителей, отрепетировали и сыграли на школьной

1. Детство 11

сцене. Не знаю, каким образом вышли на меня; скорей всего, меня втянул в это дело мой лучший и незабвенный друг Лёша

(о нем чуть позже), и я получил роль Атоса. Стоит отметить, что

в период моего детства произведения Дюма-отца были очень

популярны среди молодежи. Я очень гордился своим участием

в этой постановке, где главную роль играли, разумеется, стар-

шеклассники. Сыграл я эту роль без особого блеска, но воспо-

минания о событии долго еще будоражили воображение.

Вспоминаю и о первой влюбленности. Предметом моего

обожания была девочка из моего класса. Она сидела на парте

в первом ряду от доски, была мала ростом, и звали ее Мила.

Мне она казалась верхом совершенства, хотя я этого не выка-

зывал. Помню, как я, спрятавшись за угол, подглядывал за ней, а она беззаботно проходила мимо, не догадываясь о своем

соглядатае. Этим, однако, все и завершилось. Все происходило

в полном соответствии со стихами одного из моих любимых

поэтов Наума Сагаловского:

«… и сладкий хмель в душе моей, а мимо, а мимо эта девочка идет,

предмет моей любви и воздыханий.

Я ей кричу: останься, подари

на память мне хоть пару нежных слов,

улыбку, взгляд, руки прикосновение,

и счастлив я – на много дней вперед.

Кричу, зову, а девочка уходит,

уходит, как проходит сквозь меня…»

Многое в школе проходило «сквозь меня», не задевая, зато

во дворе и с книгами многое застревало и заставляло заду-

маться. Во-первых, во дворе меня посетила дружба; дружба, выдержавшая испытание временем и беспощадным круговоро-

том происходивших событий. Вскоре после переезда на новое

место жительства я познакомился и подружился с обладателем

огромных глаз и огромного обаяния, с мальчиком по имени

Ашот, сменившим потом имя на Алексей, в просторечии —

Лёша. Его история была подобная моей: мать развелась с отцом, вышла замуж за довольно известного художника, но мальчика

оставила при себе и воспитывала в том же доме 17 по Загород-

12

Соломоник А.Б. Как на духу

ному проспекту. Отец его был армянином, отсюда и первое

имя мальчика, потом начались бесконечные судебные споры

по поводу того, с кем и где ему жить и как его называть. Прису-

дили ему проживать с матерью и называться Алексеем. В этом

его качестве мы и познакомились, и я прибился к этой семье.

Мало сказать «прибился», – я проводил там зачастую

больше времени, чем дома. Дома мне все же было одиноко, а с другом мы придумывали разные забавы и приключения, и нам было весело. Лёша был куда более заводным, чем я, и мастер на шалости, иногда весьма рискованные. Они жили

на последнем, пятом этаже, и лестница к ним предоставляла

нам площадку для развлечений, равно как и их квартира, которая днем обычно пустовала. Чего только мы ни придумы-

вали: игру в прятки, в жмурки, в казаки-разбойники, полза-

ние по разным сундукам, расставленным в длинном коридоре

и содержавшим разнообразные интересные предметы, а, глав-

ное, книги и журналы. Лёша оказался столь же ревностным