Как нам живётся, свободным? Размышления и выводы

В этом отношении в одном ряду среди новейших «средств» и мер против «порчи» человеческого сообщества можно рассматривать и фактор востребованной повышенной опрозраченности нашего бытия — медийную отрасль. Появление СМИ связано и в целом с накатом прогресса (востребованием новых знаний и впечатлений) и вместе с тем — с недостаточным воздействием этики и публичных установлений: их каждому бывает легко обходить, «не выставляясь» и не будучи на виду.

Впрочем, как и всё, что вызвано прогрессом, и СМИ тоже оказались не в состоянии надолго оставаться вне абсурдного и опошления. Мы этого просто не могли не коснуться, указывая на причины проявления всесветской лжи в средствах массовой информации стран так называемого демократического Запада.

Состояние умиротворённости в целом есть, конечно, иллюзия, но оно возможно как желательное конкретное — через устопоривание абсурдного. По части же того, как тут свести концы с концами, тяжело всегда не только пророкам; вдесятеро тяжелее должно быть тем, кто взялся бы за это уже непосредственно…

«Освобождение», как мы убеждаемся, проходит своими этапами, постепенно «разгоняясь» и выходя за рамки необходимого, а часто и — «дозволенного».

В наши дни ему нет преград. И оно пронизывает буквально все грани общественного бытия, до самих его основ, до мелочей.

Нет ему и приемлемой, говоря без обиняков, — «целесообразной» замены, альтернативы. — Если не считать одной и последней возможности — перейти от витания в облаках к решительным осмысленным ограничениям.

Но — поскольку здесь речь должна идти о свёртывании свобод, то, вероятно, вкусившие их окажутся пока на тяжелейшем распутье, не допуская перспектив своего неизбежного реального и широчайшего уграничения.

11. ОГРАНИЧЕНИЯ КАК МЕРИЛО СВОБОДЫ

Любому из нас всегда не мешает проявлять особую осторожность там, где неизбежным и до́лжным ограничениям при допускаемой свободе по разным причинам не придают сколько-нибудь серьёзного значения.

Для большинства людей интерес к ограничениям если и возникает, то преимущественно в том их содержании, когда они вводятся в публичном правовом пространстве. То есть — в тех нормах, какие при декларировании гражданских свобод и прав устанавливаются государствами или от лица государств — одного или их союзов.

Сюда, само собой, входят и ограничения, помещаемые в тех шатких и часто не соответствующих ухарским декларациям нормах, которые становятся государственными, будучи в частях или полностью заимствуемы, — из кладези естественного общечеловеческого права.

Также хотя и безотчётно каждый из нас устанавливает их уже лично для себя, находясь в положении субъекта, соблюдающего нормы и государственные, какие ему известны, а также и неизвестные, и те естественно-правовые, неписаные, какие он уяснял и уяснил со своего рождения

Поэтому оправданно рассматривать ограничения в большей части характера социумного, в строгом их соотношении как с публичными актами права, так и с этическими, оставляя в стороне аспекты их бытования, впрямую не связанные с государственными или персонифицированными интересами, — те из них, которые в изобилии имеют место в мире физическом, в самых разных процессах, например, при свободном падении или перемещении тел.

О том, что в неподконтрольной государствам сфере ограничения есть и даже — обязательны, кажется, никому в голову ещё не приходило спорить, поскольку факт их наличия никогда не отвергался ни философией, ни практикой.

В свете такого понимания вещей тем очевиднее должно представляться нам то правовое невежество, которое пока ещё царит в массе граждан, упрямо не желающих считаться с необходимостью увеличения своих свобод непременно в ограничениях, «сопровождающих» или умаляющих каждую из этих свобод.

Здесь надо уяснить прежде всего то, что ограничения, как важнейшая «наполняющая» любого закона или его отдельных норм, представляют собою прямую альтернативу свободе, и, занимая в законах своё «положенное» место, они перечёркивают её в тех сравнимых пропорциональных объёмах, в каких бывают представляемы сами.

Допускать урона свободе при таком подходе никому не хотелось бы, — это совершенно ясно. Ведь речь в этом случае шла бы о её существенном ущемлении — как «вещи» неизменно высокой общественной ценности и как своеобразном показателе не только общественного прогресса, но и — цивилизованности.

И тем не менее нашим бытовым практицизмом (и той же цивилизованностью) нам диктуется жёсткая необходимость иметь в хорошо осмысленном раскладе оба указанных «наполнителя».

Представлениям о них при этом не грозит превратиться в оторванные и ни в чём не зависимые друг от друга обособленности; наоборот — оба «наполнителя» могут проявляться более отчётливо, как бы отражаясь один в другом.

Польза тут несомненная, и она в том, что свобода, каким бы почитанием к ней ни проникаться, никого бы не уводила в заблуждение насчёт своего «размаха». Он у неё ровно такой, каким его делают ограничения. Не более того, но и не меньше.