Как нам живётся, свободным? Размышления и выводы

Соответственно в полном виде «поведение» или значимость каждой из названных выше составляющих публичного, государственного права легко умещает в себе вот это простое уравнение:

Закон (равно как и отдельные его нормы) = ограничения + свобода.

Здесь было бы ошибкой поменять слагаемые местами, поскольку ими представлены не чистые цифровые величины, а строго правовые понятия. Каждое из них по отношению к закону занимает только своё место — ближе или дальше от его внутренней, «центровой» «точки». Безусловно, ограничения примыкают к ней плотнее. В чём не трудно убедиться, если понимать закон как необходимость, «направленную» к установке и «удержанию» запретов — на излишки свободы.

Без ограничений он собою ничего представлять не может. Хотя в условиях демократии его, закона, нет и при отсутствии в нём свободы; — но расценивать её роль надо здесь по-другому.

Ведь она «была» и раньше — «до закона». Собою он урегулировал определённые отношения в обществе, к примеру, деятельность СМИ. Эта деятельность какое-то предыдущее время специальным законом не управлялась и была свободной. «Рамками» ей служили в совокупности правовые установления в государстве, а также усто́енные обычаи в виде морали и нравственности. Взяли эту наличную часть и «поместили» в закон, наделив «обязанностью» помогать ему.

Стало быть, слагаемые отличны одно от другого в том, что ограничения являются плотью от плоти закона, а свобода в нём — гостья. И не сказать, что она приятна во всех отношениях.

Наделённая функциями, укороченная, неразборчивая к похвалам, — уже только по этим очевидным признакам юридической неполноты она соотносима с ограничениями. Поскольку же в закон могут входить новые и дополнительные запреты, свобода вынуждена оберегаться от соперников на своей «территории» по методу ящерицы: при любом посягательстве часть её сама собой отпадает.

Из-за такой постоянной «оглядки» на убыль ей, собственно, и нужно то более для неё подходящее место, которое указано в уравнении.

Из приведённых пояснений вытекает следующее: не могут оправдываться никакие и ничьи «целесообразные» понимания свободы, — когда ей никто, мол, не может ставить никаких препон.

Чего скрывать, устойчивое, нередко почти болезненное пристрастие к ней в её как бы абсолютном качестве и «размахе» в наши дни есть пока фактор преобладающий. И что ещё хуже — о нём, как факторе негативном, на обществе не принято ни говорить, ни писать, ни слушать.

Вот почему лукавство посредством недовнимания к ограничениям, небрежного сталкивания их в некий побочный, почти как «срамный» резервуар нашего бытования не может не вызывать обеспокоенности и тревоги.

Ведь здесь приходится говорить уже не о чём ином как о стерилизации свободы, её отрыве от правовой основы и истолковании в том «представляемом» только высшем значении, которого за нею никогда не случалось и нет сейчас.

Если взять даже лучшие законы о СМИ в разных странах, то, к сожалению, толкование ограничениям даётся в них именно в таком тоне. Они представлены как бы в виде исключений — по хорошо всем известному «остаточному» принципу. И говорится о них в целом сдержанно и скупо, хотя их набирается много.

Существенные объёмные ограничения можно увидеть почти в каждом из дополнений в законодательные акты, какие по необходимости вносятся в такие акты после введения их в действие. Что, конечно, представляет собою фактическое урезание поля свободы уже в дополнение к тому, что было урезано раньше.

Выталкивание ограничений на обочину часто имеет результатом уже не стерилизацию свободы, а нечто более каверзное, в виде обтрёпок, только отдалённо схожих с ограничениями. Им суждено играть по сути новую роль, а точнее — уже не играть никакой роли, так как из под них на свет появляется их антипод — свобода, но вовсе не та, которая желанна и полезна обществам. Помните: — которая сродни беспардонной вольности?

Почему же нас как магнитом тянет поступать «наоборот»? Знаем ли, что нам надо? Готовы ли были бы мы соблюдать запреты, если они ко благу? Пожалуй, лишь изредка. И там, где сказано «нельзя», но не висит дубина, перенимая друг перед другом худшее, удовлетворяясь безнаказанностью, протаскивается «можно».

У России по этой части, как выразился поэт Тютчев, «особенная стать». С нею очень просто обойти любые существующие запреты, в том числе — закреплённые в государственных законах и подзаконных правовых актах.

В наибольшей степени в нашей стране попустительство нарушениям законов имеет место, пожалуй, в той их части, где сосредоточены требования корректного и уважительного обережения прав и человеческого достоинства в области межнациональных отношений.

О том, какие здесь бывают «уклоны, далеко за примерами отправляться не надо.