Как нам живётся, свободным? Размышления и выводы

В том же издании можно прочитать:

…у каждого своя цензура. Если бы её не было совсем, то был бы хаос.

(Из интервью актрисы Елены Борщёвой. — «Собеседник» № 43 за 2021 г.)

В периодических изданиях, телевизионных и радийных передачах, в интернет-сетях подобных интерпретаций — не счесть. Почему они появляются, этого их авторы, к сожалению, не объясняют и объяснить, прямо скажем, пока не смогли бы, да и не стремились.

Их удерживало незнание сути. Цензура в представлениях подавляющего большинства — всегда только «от» властей, «от» государств. Иначе говоря, её считают феноменом исключительно государственного, публичного права. — Тот же, к сожалению, досадный случай уже освещавшегося нами игнорирования права естественного, общечеловеческого. Игнорирования, «раскрученного», как мы выяснили, с подачи официальной юриспруденции.

Искусственно лишённое своего значения и массового признания, наше естественное право как бы вообще никакого отношения к нам, а значит и к «нашей», общей для всех цензуре, о которой мы здесь намерены сообщить, не имеет.

Но и в государственном понимании она тоже раскрыта недостаточно. То, как цензура трактуется, к примеру, в законе Российской Федерации о СМИ, это подтверждает. Там в ст.3 записано:

Цензура массовой информации, то есть требование от редакции средства массовой информации со стороны должностных лиц, государственных органов, организаций… предварительно согласовывать сообщения и материалы… а равно наложение запрета на распространение сообщений и материалов, их отдельных частей, — не допускается.

Создание и финансирование организаций, учреждений, органов или должностей, в задачи либо функции которых входит осуществление цензуры массовой информации, — не допускается.

(Текст приводится с сокращениями).

Вполне очевидно: запрет распространяется исключительно на массовую информацию, не более. А главной уликой при осуществлении цензуры является создание специальных организаций и подразделений и установление специальных должностей, чьи служебные действия не остаются без постоянного финансирования со стороны государства.

Разбирая задачи и средства, «необходимые» для установления «образца» нежелательной нам цензуры, отметим, что в нашей современности нормы для этой части правового пространства взяты из определённого времени, уже оставшегося позади для большинства стран на земле. Начало ему, как известно, положено в 1650 году Францией, где впервые цензура вводилась для пресечения крамольных мнений в гражданской сфере. Тогда её так и называли: гражданской.

Окончательно она не изжита до наших дней, но, как и всегда в течение последних веков, законодатели при обращении с нею обходились без чёткой формулировки, что она такое, то есть — без полновесной дефиниции. Из-за чего?

Объяснение видится в предыдущей истории цензурирования.

Например, в древней Римской империи, где ему был дан первый старт, его понимали как оценку имущества граждан, контроль за поступлением налогов и за нравственностью. А в преддверии нового времени куратором и проводником цензуры выступала христианская церковь, ставившая целью жестокие преследования за уклонение от веры.

Имея в виду эти два прошлые варианта, отметим, что в обществе римлян вопрос о запрете цензуры не мог возникать в принципе, так как её «развернутое» использование и восприятие было обосновано специфическими задачами её введения в государстве, вследствие чего запрещение выглядело бы совершенно ненужным и не могло даже предполагаться.

А что касалось христианства, то в его практике не употреблялось само слово «цензура», хотя она имела место де-факто. Её использование сводилось к запретам на языческие книги и гонения на их авторов, а также к запретам на апокрифы и еретические писания и опять же гонения — на их сочинителей (обычно путём сожжения).

Так, известно, что «назидательное» сожжение сочинений еретиков предусматривалось уже решениями Халкидонского, Никейского и других стародавних вселенских соборов церкви, во исполнение которых уничтожались труды Евтихия, Ария, Нестория и целого ряда других талантливых писателей и мыслителей, не согласных с поучениями Христа и с его «твёрдыми» последователями.

Книги «своих» богословов и ортодоксов предназначались для прочтения лишь служителями культа, а не прихожанами, что также представляло собою своеобразное запрещение — для верующих. В церковных и монастырских библиотеках, там, где книги выкладывались для ознакомления и для работы над их текстами, их крепили цепями к столам, кафедрам и пюпитрам.

Понятно, в таких условиях ниоткуда не могли появиться и требования запрета цензуры. Само это слово по отношению к конфессии христианства начали употреблять вскоре после того же 1650 года, когда богословский факультет Парижского университета попытался оспорить право на изобретение столь значимого института обуздания интеллектуального плюрализма, заявив, что католичество ранее всех, уже почти двести предыдущих лет пользовалось таким «правом».