Как нас обманывают органы чувств

Какие принципы и поведение агентов могут подойти? Я еще не уверен. Но заманчивая нить тянется от агентов сознания через естественный отбор к физике. Фундаментальный закон физики гласит, в обыденном понимании, что все разрушается. Как говорил поэт Уильям Драммонд (1585–1649): «Все под луной увядает, а что в мир принесено смертными, должно вернуться в ничто». Более точно, этот закон – второй закон термодинамики – гласит, что энтропия изолированной системы никогда не уменьшается. Гниль энтропии – заклятый враг жизни, поставщик увядания и смерти. Жизни, как объясняют эволюционные психологи Джон Туби, Леда Космидес и Кларк Барретт, остается одна-единственная защита: «Естественный отбор единственный известный естественный процесс, который толкает популяции организмов термодинамически вверх к высшим степеням функционального порядка или даже сглаживает неизбежное увеличение беспорядка, который в противном случае пришел бы на смену»{304}.

Энтропия есть информация, которой вам не хватает, – количество вопросов да-нет, которое вам понадобится, как при игре в двадцать вопросов, чтобы заполнить пробелы в знании. Но информация, переведенная в валюту сознательного опыта, также конвертируемый товар агентов сознания. Возможно, поведение агентов сознания похоже на поведение криптовалют, но с сознательным опытом в качестве валюты; запрет двойного расходования, спроецированный на интерфейс пространства-времени Homo sapiens, может выступать в роли закона сохранения в физике. Или, возможно, как предположил физик и изобретатель Федерико Фаджин, главная цель агентов сознания – взаимное познание{305}. Если так, то поведение агентов сознания может поощрять взаимодействия, которые увеличивают взаимную информацию, и это поведение, спроецированное из сетей агентов в интерфейс Homo sapiens, может выступать там как эволюция путем естественного отбора. Это увлекательные направления исследований, которые могут связать открытия из теории социальных сетей, которая описывает, почему Гугл получает больше запросов, чем Хоффман, с возникновением функций приспособленности в эволюционной биологии.

Сознательный реализм подходит к онтологии радикально отлично от физикализма, который доминирует в современной нейронауке и науке вообще. Радикально отлично, но не радикально по-новому. Многие ключевые идеи сознательного реализма и интерфейсной теории восприятия появлялись в ранних источниках, начиная с древнегреческих философов, таких как Парменид, Пифагор и Платон, и до более поздних немецких философов, таких как Лейбниц, Кант и Гегель, и от восточных религий, таких как буддизм и индуизм, до мистических направлений ислама, иудаизма и христианства. Британский философ и епископ Джордж Беркли четко обобщил некоторые ключевые идеи: «Ибо то, что говорится о безусловном существовании немыслящих вещей без какого-либо отношения к их воспринимаемости, для меня совершенно непонятно. Их esse есть percipi, и невозможно, чтобы они имели какое-либо существование вне духов или воспринимающих их мыслящих вещей»{306}.

Если агенты сознания и сознательный реализм и внесли что-то новое, так это собрали старые идеи из философии и религии в точную и экспериментально проверяемую теорию сознания. Это позволяет улучшить идеи под бдительным оком научного метода.

Наука, как философия и религиозные обряды, – человеческая деятельность. Они не непогрешимы. Каждая из многих попыток разграничить на чисто теоретической основе науку от псевдонауки остается в лучшем случае спорной{307}. Наука предлагает не золотой стандарт убеждений, а действенный метод отсеивания убеждений, который получает свою силу из способа, которым связан с человеческой природой. Мы вид, который спорит. Эксперименты показывают, а теория эволюции объясняет, что мы лучше аргументируем, когда отстаиваем идею, в которую уже верим, или против идеи другого, в которую не верим{308}. Мы развили нашу способность аргументировать не затем, чтобы стремиться к истине. Мы развили ее как инструмент социального убеждения. В результате наши рассуждения отравлены уязвимостями, такими как склонность к информации, которая подтверждает то, во что мы уже верим. Научный метод использует все это. Каждый ученый отстаивает свою идею и возражает противоположным идеям других ученых. В таких склонных к спорам обстоятельствах наш интеллект на пике формы: каждая идея получает лучшую аргументационную поддержку и доказательства, на которые способны ее сторонники, и каждая выдерживает лучшее нападение аргументов и доказательств, приводимых противниками. Добавьте к этому обострению интеллекта требование о том, что идеи должны быть точными – по возможности, математически точными – и феникс науки возродится из недостатков человеческой природы.