Как настоящий мужчина

— Друг, — ответил я поспешно.

— О да, — заметила миссис Хокс, поправляя на носу очки. — Так вот, пока я буду в учительской на совещании, ты испишешь ее именем все доски в классе, я вернусь и посмотрю, как ты будешь все стирать. Это тебе в наказание!

Я чуть не подпрыгнул от радости. Я готов был писать имя Эстреллиты миллион — нет, миллион миллионов раз, но наказание оказалось поистине жестоким. Появилась миссис Хокс, и на ее глазах я начал стирать любимое имя, которое вырисовывал с таким тщанием и усердием.

Эдди, конечно, меня не дождался. Вечером я стал названивать ему по телефону и упрашивать пойти в пятницу после уроков в отель «Лэнгуелл». Он вдоволь поиздевался надо мной, но все же согласился.

Эстреллита оказалась одна, ее родители ушли на коктейль в гостиницу «Пенсильвания» к какому-то филиппинскому чиновнику из Вашингтона. В тот вечер она показалась мне еще красивее в яркой юбке с рисунком из корзиночек с цветами. Я завел разговор, а Эдди углубился в комиксы, валявшиеся возле невысокого телефонного столика.

— Как долго вы намереваетесь пробыть в Америке? — начал я.

— Не знаю; наверное, пока не кончу школу в Маунт Сант-Винсенте.

Я глубоко вздохнул, но почувствовал себя лучше.

— Как вы думаете, ваши родители были бы против, если бы я пригласил вас куда-нибудь? Сегодня такой чудный вечер!

— Не знаю; очевидно, нет. Они не ждут меня так рано из школы.

— Прекрасно, — обрадовался я.

— Я только накину жакет.

Эстреллита вышла в спальню, а Эдди что-то начал шептать мне, но был далеко, я его не слышал. По тому, как он подмигнул и заржал, я догадался, что он имеет в виду. Но вот появилась Эстреллита со светло-голубым жакетом в руках. Мы стали спускаться по лестнице, Эстреллита была очень довольна, что мальчик-лифтер не видит нас. Так лучше.

Солнце медленно тонуло за Гудзоном. В лучах заходившего солнца все предметы на улице окрасились в темно-оранжевый цвет.

— Куда вы хотите пойти? — спросила Эстреллита.

— Куда угодно, — храбро ответил я, — хоть в Эмпайр Стейт-билдинг^[50].

К чему я похвастался, ведь я там ни разу не бывал! Эдди дернул меня за руку и дал понять, что исчезает. Он еще разок подмигнул мне и смешался с толпой на Таймс-сквере. До 34-й стрит мы добрались на подземке и зашагали мимо универмага Мэйси, пересекли улицу на углу 7-й авеню у отеля и вышли прямо к небоскребу.

У входа случилось нечто ужасное: оказывается, за подъем на крышу надо было платить деньги, у меня же в кармане был только доллар. Я обмер. На свое счастье, я вспомнил, что только сегодня получил десять долларов по переводу от дяди Сиано, он просил купить ему хорошие недорогие рабочие ботинки, и деньги лежали у меня в кармане. Без долгих раздумий я вытащил бумажник, позаимствовал два доллара из дядюшкиных денег и купил два билета на самый верхний (сто второй) этаж, где, как выяснилось, была смотровая площадка. Лифт начал набирать скорость, стало резко меняться давление, уши заложило.

— Вы знаете, кто вас там будет встречать? — спросил Эстреллиту лифтер, плечистый верзила в очках.

Она промолчала, лишь улыбнулась одними губами.

— Сам святой Петр, — значительно произнес лифтер и шумно захохотал, словно произнес что-то в высшей мере остроумное.

Мне стало неловко, но Эстреллита от резкого толчка вдруг ухватилась за меня, и уж тут изменилось давление в моем сердце. Лифт достиг смотровой площадки.

— Вот и мы, — провозгласил лифтер. — К сожалению, уже полшестого, и святой Петр удалился.

Он разговаривал с нами в какой-то сюсюкающей манере. Мы с Эстреллитой посмотрели друг на друга и одновременно рассмеялись — он нас принял за китайцев. Перед нами открылась удивительная панорама.

— В ясный день, — рассказывал своим слушателям какой-то человек, — отсюда можно увидеть четыре штата.

Я взял Эстреллиту за руку. По площадке гулял холодный ветер, но меня мгновенно обдало жаром. Эстреллита не проронила ни звука, глаза ее были прикованы к городу, распластавшемуся у наших ног. Люди казались муравьями, а по мостовым сновали машины, как яркие жучки. Мы посмотрели на запад. Солнце прочертило по воде Гудзона темно-красные полосы.

— Я хочу, — начал я, — чтобы все звезды и солнце услышали…

Эстреллита стояла как завороженная. Она не спускала глаз с медленно заходившего солнца, провожая его за Гудзон.

— Вы слушаете меня, Эстреллита?

— Да.

— Я полюбил вас, — храбро начал я звенящим голосом, стараясь перекричать ветер, от которого все свистело вокруг.

Эстреллита отодвинулась от меня: на нас пялил глаза какой-то незнакомец.

— Уже поздно, — сказала она, — родители наверняка беспокоятся.

— Я хотел, чтобы вы узнали об этом, больше ничего! — воскликнул я, испытывая блаженство: ее рука все еще покоилась в моей.

Мы направились к лифту. Кабина помчалась вниз, вновь закололо в ушах. Я не мог не помянуть добрым словом дядю Сиано. Не ведая того, он вновь помог мне, дал ощутить прекрасное и незабываемое мгновение. Я поднялся на вершину мироздания всего лишь за два доллара.