Как ни крутись

– Ну, не совсем так, но вы же чёрт, значит не любите Бога…

– Я? – удивился Александр. – Я не люблю Бога?! Да я люблю Бога больше и лучше вас. Так, кАк чёрт любит Бога, вам и не снилось. Только чёрт в полной мере и знает Его милость, как никто другой. В отличие от Вас я хотя бы понимаю, что такое «помилуй», чтО значит эта самая милость Божья. Это не то, что вы скудным своим умишком придумали, что он вам жизнь вашу облегчит, или денег насыплет, когда очень надо, или от голода спасёт. Нет, любезный, знаете ли, в чём, действительно, милость Божья? В том, что он любит вас и, представьте, любит меня. И их любит, которые младенцев на завтрак жрут за этими дверьми. И ждёт их. В любой момент каждый из них может прийти и сказать: «Господи! Прими меня и прости», и Он простит, представляете? Вот так просто. Вы вон соседку, которая по пьяни в вашу дверь колотилась три ночи подряд, простить до сих пор не можете, а Он простит. В этом-то и есть Его милость, а не в том, что вы себе придумали. Можно всю жизнь делать что угодно, а потом просто прийти к нему, попросить прощения. И такая страшная эта Милость Его, что там, в запредельных сферах, вы будете делить хлеб со своим убийцей за одним столом. Готовы ли в небесах на воздусях сидеть рука об руку с обидчиком вашим? Всего лишь попросить, пока не умер…

– Но ведь мы ж не знаем, когда умрём, вдруг не успеем?

– Да, есть такая неприятность. Ну, каждый крутится, как может. Про царя Ивана Грозного же знаете? Ловкий человек был: ночью головы рубит, утром на коленях ползает, прощения просит…

– И что, сработало?

Александр рассмеялся.

– Пожалуй, стоит написать всё то, что вы тогда наговорили в бане, как считаете? Ваши давешние банные рассуждения о жертвах свободной конкуренции и о разрешении на отстрел кандидатами кандидатов должны стать новым законом о выборах, его лучшей частью, во всяком случае, – вместо ответа предложил Александр.

– Вы испытываете на мне какие-то препараты? Что-то подсыпали за ужином? – спросил Ласточкин.

– Ах, если бы, если бы дорогой мой друг. Жизнь куда прозаичнее всех этих ваших догадок. Вы видели всё сами, и это не гипноз. Вы абсолютно здоровы. Овец пасёт пастух. И ходит, и смотрит он за ними только ради одной цели: чтоб сожрать. Что бы там ни сочиняли разные философы и романтики, а государство устроено именно так: народ разводят как скот, чтобы пастухи были сыты. Просто вы не ожидали, что это так… буквально. Думали, что метафора… Но дело в том, что вам теперь, после того, что видели, некуда деваться. Вы никогда не станете прежним. Или вы с нами, или в качестве закуски на стол…

– Можно я посоветуюсь с женой? – попросил Николай.

– Можно, она женщина умная, даст вам правильный совет.

***

Сигарета больно обожгла пальцы. Ласточкин выбрался из воспоминаний. Аккуратно, с самого краю посмотрел в запылённое окно подъезда. Трудно было разобрать, что происходило внизу, но и высовываться нельзя: напротив может дежурить снайпер.

На улице было тихо. Точнее – как обычно. Где-то проезжали машины, где-то кричали дети, солнце клонилось к горизонту, щедро разливая горячее золото на стёкла верхних этажей. Обычный день. Один из тысячи таких же.

Но день этот был ужасен и страшен. Как и тот день, восемь лет назад, когда он согласился.

Ласточкин, стоя в полутёмном подъезде, пытался в мельчайших деталях, словно под ярким фонарём разглядеть тот самый день, когда он сообщил Александру, что готов обосновать необходимость физического устранения конкурентов на выборах.

– Но почему я должен это подписать? Ведь я всё обосновал, описал, помилуйте, я учёный, я создаю гипотезу, проверяю теорию, но ведь если я подпишу это, выйдет, что я подписываю многим людям смертный приговор. Ведь я, выходит, благословляю правящую верхушку на убийство! – почти взвизгнул Ласточкин.

– Ну, что вы, Коля. Зачем так высокопарно. Посмотрите на это с другой стороны. Вы подписываете не смертный приговор, а собственное спасение, спасение тех, кто зависит от вас: жены, будущих детей. Мы же с вами прекрасно понимаем, чтО будет с вашими родными и близкими, когда мы обнародуем по телевидению хотя бы одну из видеозаписей, сделанных в бане, взять хотя бы ту, где вы рассуждаете о своей этой необходимости ввести термин «жертва свободной конкуренции»…

– Я там не рассуждал о необходимости убивать, это была шутка, вы просили меня предположить, я в шутку предположил. Понимаете, в шутку?!

– Шутки до добра не доводят, Николай, – серьёзно заметил Александр. – В моем окружении нет шутников. Опасное дело – шутить. Человек при должности должен быть серьёзен и скорбен…

– Хорошо, но ведь я же всё обосновал, всё написал, зачем я должен это ещё и подписывать?!