Как ни крутись

К концу первой недели после подачи заявления Ласточкина перестали мучать кошмарные видения. Страх и тревога отступили. «В конце концов», – рассуждал Николай. – «Может быть, это было воздействие гинопозом или ЛНП, ведь там, «наверху», вероятно, целые отделы занимаются такими штуками».

Вскоре после этого однажды вечером в квартире раздался звонок. Звонил Александр. Предлагал встретиться. Николай с лёгким сердцем согласился. Теперь ведь ему ничего не угрожало. Он больше не занимался политологией, диссертацию свою он, вероятно, сожжёт, а, может, и оставит на память, этого ещё не решил. Но ясно одно – он больше не в игре. Нате вам Колю Ласточкина! С него взятки гладки.

Александр с Пашей зашли к ним на ужин. Ласточкин внутренне был готов к тому, что станут задавать неудобные вопросы, выяснять, почему он так поступил. Что ж, ответ он сочинил безукоризненный: у него больше нет идей, как сделать выборы более зрелищными, а уже отработанные идеи себя не оправдали, их реализация и успех сопряжены, как справедливо заметил Александр, с большим риском. Он, Николай, разочаровался в себе как в учёном, и решил сменить сферу деятельности.

Однако ужин длился уже час, другой, а речи об уходе Ласточкина из института не было.

– Вы хорошо спите? – неожиданно спросил Александр.

– Да, так, временами не очень, но в целом всё в порядке, – пожал плечами Николай.

– Кошмары не мучают?

– С чего бы? – удивился Ласточкин ещё больше.

– Ну, мало ли, нервы, наверное, расшатались совсем, всё-таки дело всей жизни бросили… А ведь такие перспективы были, такие возможности…

– Ничего, – почуяв, что наконец-то приближается тот самый разговор, сказал Ласточкин. – Я перестал верить в себя…

– Не-не-не, – обнял его за плечи Александр, встав из-за стола. – Не надо вот этой всей лирики, Коля. Я к вам, собственно, по поручению. Мне рекомендовано привезти вас «туда»…

Александр показал пальцем вверх. Ласточкин сглотнул. Ему вдруг стало очень страшно.

– Вещи тёплые с собой брать?..

– Ну, что вы, – рассмеялся Александр. – Пока что только «туда» и обратно. Мы ненадолго.

– Да на часах-то уже двенадцатый час…

– Самое время…

***

У Ласточкино щемило в груди. В проходе двора стоял чёрный фургон с тонированными стёклами. Все трое уселись в него. Все трое на заднее сиденье, Ласточкин оказался зажатым между двумя недавними своими приятелями.

«В тюрьму», – тоскливо подумал Ласточкин.

Александр внезапно хохотнул.

Машина проносилась по всё ещё оживлённым магистралям. Николай в окно водителя видел, что они направляются в центр. Вскоре узнал быстро приближающуюся красного кирпича с детства знакомую стену Правительственного Дома.

«Неужто к Самому?» – испугался Ласточкин.

Шофёр открыл дверь, они быстро вышли из машины и, словно боясь опоздать, поспешили внутрь, по дивным лестницам, устланным коврами, по нескончаемым коридорам с высокими потолками, мимо удивительных зал.

У одной из дверей остановились. Александр приоткрыл дверь и кивком головы показал Николаю, чтобы тот аккуратно заглянул внутрь.

Там были все, кого Ласточкин видел по телевизору, включая Самого. Несмотря на поздний час они работали: шло совещание, горячо обсуждали поправки к какому-то закону. Слов особо было не разобрать, голоса быстро рассеивались в огромном зале, отскакивали от белых мраморных колонн, терялись в перезвоне хрустальных люстр…

– А теперь, – сказал Александр, прикрывая дверь. – Я вас по-настоящему удивлю.

Ласточкин округлил глаза:

– Как? Ещё больше?

– Да, – улыбнулся Александр. – Через несколько секунд будет полночь. Об этом нас известят часы на башне. И в это самое время целую минуту Правительственный Дом будет именно таким, каков он и есть на самом деле.

Ласточкин тряхнул головой в знак непонимания.

– Ничего, сейчас поймёте, – и Александр снова отворил дверь.

И тут всё вокруг зазвучало, но вместо обычной мелодии раздался какой-то ужасающий скрежет. Белая, удивительно красивая зала окрасилась в тёмно-красный цвет, теперь было видно, что все стены, потолки и полы были устланы сырым мясом: оно кусками валялось в коридорах, свисало со стен, лежало повсюду на мягких диванах, сочилось кровью с потолка, оконные рамы, казалось, сделаны из реберных костей, а сами люди, оживлённо только что обсуждавшие нововведения в закон, превратились в упырей, чавкающих и причмокивающих, пьющих из бокалов густую тягучую жижу, похожую больше на кровь, чем на красное вино.

Ласточкин отпрянул от двери и перевёл глаза на Александра. Перед ним стоял самый настоящий чёрт. Именно такой, каким его рисуют в детских книжках: на козлиных ногах, с рогами, огромный, чёрный, страшный…

Николай попятился.

И вдруг скрежет прекратился и всё снова стало на свои места. Те же роскошные белые залы, длинные коридоры, начищенный до блеска паркет, ухмыляющийся Александр.

– Господи, помилуй мя грешнаго, – тихо прошептал Ласточкин.

– Что? – улыбнулся Александр, вернувшийся в привычный Николаю вид. – Что вы вкладываете в этом самое понятие? В «помилуй»? Что Бог на белом покрывале спустится в сандалях на босу ногу и огненным мечом поразит меня, защищая вас?