Как переехать в Америку, или Путешествие из Петербурга во Флориду

– Вы прекрасно выглядите, Ате Кристина! – включаюсь я в игру. На самом деле Кристине далеко за пятьдесят.

Но ведь я же русская, а потому всегда увожу разговор на серьезную тему. – Чем вы занимаетесь, Ате? Вам тут нравится?

– Угадай, что я делаю?

– Вы медсестра?

– Ещё бы! Как и все мы тут!

– Я была на вашей родине четыре раза и действительно полюбила её культуру, – говорю я по-филиппински. Знание всего нескольких иностранных фраз удивительно помогает наладить первичный контакт с представителями самых удаленных уголков мира. Например, любимое развлечение Итана – это аттракцион «русская скороговорка». Он без запинки выпаливает длиннющую скороговорку, а впечатлённые зрители аплодируют и признаются, что даже они так не могут. Этим знание Итаном русского языка ограничивается, но что вам ещё нужно, когда вокруг умиленные слушатели, готовые помочь, показать и принести все, что душе угодно.

– Я сегодня поеду на репетицию хора прямо из церкви, – я звоню Итану уточнить, во сколько мы выходим из дома. – Так что вместе поехать не получится. Делай с этой информацией, что хочешь – хочешь приезжай сама, хочешь…

– …вообще не приезжай, – заканчиваю я его фразу. Ну почему у меня всегда так неумолимо щемит сердце, когда мои надежды на внимание Итана с грохотом валятся в пропасть с воздвигнутого мною пьедестала? И почему я каждый раз в глубине души продолжаю надеяться, планировать и искать с ним встречи? Все, завтра же переезжаю…

Думаю, что единственное лекарство от неразделённой влюбленности, как сказано в старой русской поговорке – с глас долой, из сердца вон. Переезжаю к Дэйву!

***

– Ты меня оставишь… Я знаю, я тебя обязательно разочарую. Но ведь ты меня любишь? – спрашивает он опять.

– Люблю, – я хочу, чтобы он перестал искать причину, по которой все может пойти наперекосяк, и просто наслаждался нашим счастьем. – Я знаю, что все будет хорошо. Ты мне признался, что умеешь видеть энергии и даже можешь их перемещать. Веришь ли ты, что я тоже имею один дар… Вернее сказать, я верю в то, что у меня есть этот дар. Я интуитивно чувствую многие вещи.

– Например?

– Например, страдания людей по всему свету. Я чувствую, что переживают люди, перенёсшие потерю или идущие на казнь. Я ощущаю страх старика перед ускользающей бодростью тела и слышу отчаянный призыв к братству в стране, перевёрнутой гражданской войной… Ты только не смейся!

– Ты разве видишь, что я смеюсь?

– Нет, но разве это не странно?

– Совсем нет. Иначе, как бы ты могла так играть, словно музыка сочится прямо из твоего израненного сердца?

У него с телефона звучит Арво Пярт Da Pacem Domine. Он меня наконец понял. Я счастлива.

– Я знаю, что все будет хорошо. Я просто в это верю. Неужели ты не можешь этого почувствовать вместе со мной? Просто поверить, что все образуется?

– Я верю в тебя… В силу твоей инопланетной души. Ты меня делаешь несказанно лучше и чище. Никогда не думал, что полюблю русскую шпионку!

– Я никогда не думала, что полюблю человека, думающего, что Вторую Мировую выиграли американцы!

– Ну ладно, ладно. Тогда расскажи мне все с самого начала, и поподробней…

Американцы и правда верят в свою миссию мирового лидера. Они так горды своими миротворческими проектами, что даже если это все оказывается гениальным доходным местом, рядовые американцы все равно уверены, что все делается ради большой и прогрессивной идеи. Вот, например, они очень гордятся, что освободили мир от фашистских захватчиков. Они воевали и с Японией, и с немцами, а вот что русские тоже участвовали в войне, они почему-то часто упускают. Вернее, они знают, что русские тоже были замешаны во всей этой, как бы они сказали, передряге, но вот были ли они освободителями или захватчиками – для них остаётся большим темным пятном.

Мои дедушка и бабуля встретились во время войны в блокадном Ленинграде. Бабушка была медсестрой, а дедуля прорывал кольцо немцев, окружавших город. Блокада Ленинграда длилась девятьсот дней и ночей, и мы до сих пор сохранили надпись на главном проспекте города «Во время артиллерийского обстрела, эта сторона улицы наиболее опасна». Поток цветов и любви к этой простой надписи, как олицетворению тех удивительных ленинградцев, со временем не утихает, это впитывается с молоком матери каждым новым поколением. Я знаю, что их любовь течёт в моих венах, а значит, и в венах моих детей. До тех пор, пока я помню историю их жизней, они останутся живы; а память о них поможет нам построить наше будущее более милосердным. Пока я помню, я буду рассказывать всем, кто только готов слушать, что дедуля нашёл бабушку уже после войны, и они поженились. Да что там, я буду рассказывать, рискуя быть не понятой и высмеянной. Буду рассказывать и тем, кто не готов услышать – о целой стране людей, которую мировые историки списали, как неоднозначную. Мои бабуля и дед однозначно существовали, однозначно любили, однозначно боролись за доброе и светлое завтра не только для себя, но и для всего человечества. А потому их жизни – это однозначно подвиг, который не умалить ни политическими интригами, ни избирательной памятью поколений.